МИСТИКА (греч. mystikos - таинственный) - вера в сверхъестественные силы (бога и вообще духов)0, в возможность их постижения и общения с ними посредством откровения, своеобразного духовного опыта и т. п. М. называют также религиозно-философское воззрение, основной элемент которого - признание потустороннего, таинственного мира (сферы чудесного), неподвластного законам материального бытия.
Зародилась мистика в глубокой древности, когда человек был бессилен перед стихией природы. Уже в период распада родовой семьи (напр., у индейских племен Северной Америки) появляется культ личных духов-покровителей, с которыми люди якобы непосредственно общаются и просят их о помощи. Позднее (на Древнем Востоке и на Западе) возникают религиозные общества с разработанной системой тайных обрядов (мистерий); главная цель обрядов - установление более тесных отношений людей с богами.
С возникновением различных социальных слоев мистика начинает использоваться для господства одной части общества (жрецы, родовая аристократия) над другой (массы трудящихся). Подобная функция мистики сохраняется во времена рабства, феодализма и капитализма. Правда, в средние века, когда официальная идеология носила церковно-религиозный характер, оппозиционные взгляды порой выражались и в форме мистики. Плебейская оппозиция феодализму нашла отражение в мистических взглядах Экхарга (признание им ценности человека, его интеллекта, отказ от священных авторитетов и т. п.); в это же время мистики Сузо и Таулер оправдывали существующие порядки.
Некоторые философы (напр., Бёме) в мистической форме высказывали догадки о диалектической природе вещей. В новое время, когда развитие науки достигло высокого уровня, М., как правило, выражает жизнеощущение гибнущих классов. Мистика присуща почти всем формам идеализма . Если она сознательно берется за основу при решении философских проблем, то создается религиозно-мистическая философия, или философский мистицизм (таковы учения Баадера, Кьеркегора, Соловьева и др.). Для представителей этого направления высшая форма познания - откровение, интуиция, приравниваемая к экстазу, озарению, через которые человеку якобы открывается мистическая, «сверхприродная» реальность, т. е. божество.
В современной философии мистицизм ярко выражен в неотомизме (Томизм и неотомизм), персонализме и религиозном экзистенциализме (Ясперс, Марсель). Мистика и наука несовместимы. Научная, материалистическая философии доказывает, что в мире не существует никаких сверхъестественных сил, поэтому все возникающие перед человечеством проблемы можно разрешить с помощью разума и практической деятельности, не обращаясь к М.
Щепановская С. В. (философ.фак. СПбГУ)
Мистика versus философия:
совместное осмысление,
становление по-новому свободного сознания человека.
Аннотация (тезисы):
В последнее время наблюдается обращение к язычеству, более практическое, чем теоретическое: это не есть вживание в старые традиции, а возвращение к природе на новом уровне самодостаточной уникальной личности (которой не было в языческих обществах). Этнические самоопределения служат выявлению этой уникальности. Интернет как планетарная связь порождает возможность создания обществ по интересам, независимо от территориальных и государственных традиций и стандартов верования. Мистика и философия предстают актуальными как два пути, непараллельные, но близкие в создании новой метафизики, одна из главных черт которой - становление по-новому свободного сознания человека.
В современном осознании, философия – это не система, т.к. новое более полное знание принципиально не совпадает с определением системы. Система – отжившая форма мысли, являющая собой в крайнем виде увлечение самой мыслью, чем познанием, которому эта мысль служит. Возвращение, вопрошание к язычеству, присущее современности – совсем на другом уровне, это движение в новое, не возвращение, а мистическое единение с миром, первозданной, чистой нетронутой природой человека, его души, которая, приобретая знания, тем не менее стремиться к чему-то похожему на детство (чистота познания без наложения социального само-собой-разумеющегося , которое не ставится под сомнение и часто принимается социализируемым человеком бессознательно). Это происходит и с язычеством: мы смотрим на него другими глазами, через призму наросшей, разросшейся и укоренившейся системы разнообразных понятийных сфер в человеческом восприятии и осознании окружающего его мира. Однако, возникают крайние течения язычества, приближение к первобытным манерам существования в их дикости – это происходит с людьми, не понимающими происходящих смысловых сдвигов, однако, подпадающих под общих дух века, интуитивно чувствующих современность за счет нахождения в ней. Например, сатанисты известны своими жертвоприношениями. Но это следование традиции, ритуалу (закону, плану) , следование инструкции древних, но не самим их заветам в первоначальном значении, с возникающими духовными чувствами. Древние преступают естественный порядок, чтобы снова воссоздать нарушенную гармонию, чтобы вместе пережить эту трагедию и напомнить о законе .
Но темы, затрагивающие перегибы негативного характера, представляют меньший духовный интерес. Более близки ему течения, возникающие у людей, стремящихся к новому уровню восприятия, принципиально новому типу осознания себя, мира, те, которые открывают новые пути движения (здесь специально не используется термин прогресс или даже термин развитие. Движение не несет в себе оценки прошлого как менее совершенного, оно показывает динамику процессов и их открытие, в духовном смысле не менее и не более интересных, чем были в прошлом: точнее сказать, новые пути открытия того же самого) .
Открытие Себя – как существа в некотором роде вне этого мира, как активного участника становления себя и своей духовно осмысленной природы, отличной от догм и законов общества (которые сориентированы пока по большей части на сохранение рода и уже собранного наследия, чем на развитие человека свободного мышления ). Раскрытие человека, творящего не с помощью рук, которые символизировали человека (по Дарвину) - рукотворное, т.е. сделанное из чего-то внешнего по отношению к человеку, а с помощью собственного сознания. Подчеркнем, что не с помощью веры и не с помощью разума. Разум понимался и понимается как тип мышления, который действует в рамках логических законов, а значит, ими определяется. Выход за них – не конец философии, а преодоление несвободы. Ведь что такое аргументы в философии? Это могут быть и любые аргументы, часто даже фантазия, найденные с помощью эрудиции и создание образов реальности, подгонка природы под наше понимание её (недостаточно, чтобы аргумент соответствовал только человеческой логике). Философ всегда должен опираться на знание, добытое интуицией, собственной внутренней уверенности в том, к чему он стремиться, потому что иначе это выглядит как рождение перед зачатием – сначала формируется мысль, а потом область, в которой эта мысль существует. Это творение реальности типа ухода в себя, так как человек, следуя собственному мыслительному потоку, если не будет контролировать движение сознания, может уйти от мира в свою мысль. Она тоже имеет бытие, хотя бы умозрительное (Аристотель, Платон), но задача философа стоит в открытии мира, его существа, которое не только умозрительно в номиналистическом смысле.
Аргументировать мысль так, чтобы она была понята и воспринята другим человеком - это еще не значит сказать нечто истинное. Можно попасть в сферу собственного (понятного для себя, практически близкого), отключившись от общего. И чтобы начать философию, нужно обратиться сначала к себе, но потом через это обращение открыться миру как сознающая часть мира, а не бессознательно, не выходя за рамки себя. Мысль должна открывать, а не замыкать, играя словами. Поэтому философия и мистические разнообразные направления идут хотя и не параллельно, но в общем движении, где-то вместе, рядом, как два близких человека. Они разные, и их движение не обусловлено друг другом, но они связаны, причем не только фактами из существования, но и своим путем. Мистика и философия, таким образом, осматриваются друг на друга, учитывают друг друга (даже крайние их формы, правда, которые стараются противостоять друг другу. Это определяет грань, где кончается одно и начинается другое, но эту грань трудно фиксировать раз и навсегда, и возникает борьба за сферы познания).
Одна из сторон современного синтеза философии и мистики и сфера их массового проявления - это активный интерес к язычеству, к древнейшим идеям, воззрениям, мистериям. Язычество – как образ новой мистики, точнее, осмысление давних , древних знаний о мире с учетом существующего на данный момент уровня освобождения сознания и конкретного человека (как индивидуальности - даже больше, чем как личности). Философия в данном случае играет роль не только осмысления данного процесса со стороны, но и выступает в качестве активного участника в роли создания мировоззрения мистического, древнего духовного учения.
Сейчас ощущается время сдвигов, а не только комментариев к комментариям (как образ второго средневековья) или века «суммирования». Однако, сходные черты и со средневековьем, и с античностью заметны в равной степени. Также и с более поздними философскими движениями в сторону рационального ума, которые еще не завершились (что можно заметить по практически безоговорочному доверию к чисто рациональным и научным знаниям), хотя отживают именно при нас (что можно заметить благодаря нелюбви к позитивизму и стремлению к феноменологии).
Философия замечает, находясь в современности и ее движении , что на данном этапе мысли и осмысления человека и его отношений с природой в широком смысле и обществом, тоже являющимся некоторой природой, человек все более индивидуализируется и становится все более независимым, самим по себе, в духовном смысле самодостаточным. Первой стадией в осмыслении являются знания, дающиеся в обществе, которые уже скоплены и которые остается лишь осмыслить, пропустить через себя. Однако, только выйдя за общество, человек начинает двигаться вперед, к новому осмыслению, самостоятельному, а не приобретенному заново (чтобы преодолеть что-то, нужно сначала это понять и в этом пробыть, чтобы потом от этого отойти в высшей форме отхода. - Как часто ярые защитники чего-то могут вдруг стать ярыми этого противниками).
Можно говорить о принципиальной новизне данного времени: имеется в виду не прогресс, а поступательное открытие новых сфер мира человеком через открытия «нового себя», переосмысление всего накопленного через призму современного предмета внимания. Таким предметом являются эзотерические, мистические концепции и обращение к первоистоку: «откуда все произошло», «что это имелось ввиду изначально». Одним из примеров является обращение к языку, хотя это уже давно не новое, так как это обращение к теории, но не к практике. Сейчас, скорее, сильнее стремление к духовным «практикам», мистическим единением с миром (в этом можно говорить о повторе средневековья, но за этим стоит принципиально новая метафизика, что нельзя пояснить точнее, то, что осмысленно, уже в прошлом, а мы пытаемся вести речь о настоящем , а также потому, что истина является невыразимой, и даже если к ней кто-либо сможет приблизиться в творческом процессе, её оттуда надо будет еще вычленить: «Бесконечное ускользая от всякой соразмерности, остается неизвестным»,- по словам Н. Кузанского ). Это единение, к концепции которого часто приходят люди именно мыслящие, подводит нас к интуитивному чувству того, что сознание открывается нечто другому, чем усовершенствованию моделей и систем (идея прошлого века). Это соединение мистических практик как этнических и мировых верований, так и практик мыслительных в некий общий неразрывный процесс. В отличие от верований, это не поиск ответов догматам религии, а поиск истины, которая на самом деле является лишь словом, поиск свободный, а не с целью, не поиск чего-то, а просто поиск, и такое понятие, как цель, находится в процессе отмирания как несоответствующее новым возможностям сознания, а относится к метафизике прошедшего .
Воплощением данного процесса современное возрождение института «учителей», практиковавшийся в похожем смысле скорее в древнем мире, чем в средневековом (где он связан с социальной ролью), создание общностей людей, которые основаны именно на общих духовных стремлениях, не по знакомству и родству территории, а по близости душевных ценностей, духовного поиска. Организуются фестивали как живое общество на дикой природе, с атмосферой, настраивающей людей на общую духовную волну, ссильным энергетическим резонансом и концентрацией сознания . Эта волна побуждает каждого раскрыться как интересная духовная личность со своей специфической позиции, опыта, как не теряющие себя духовные субстанции, имеющие в себе опору. Подобные общества создают атмосферу для лучшей концентрации духовных стремлений, так как общественная морализированная атмосфера диктует свои условия и ценности, которые принципиально не могут быть важны и первичны для человека, открывающего свое сознание для новых возможностей. То, что они существуют – уже сильно меняет мир.
Духовность встает выше морали, и для совершенствования мира не требуется более изменение структур общества и законов, преодоление их. Человек приходит к более тонким способом изменения мира через новое совершенствование себя. И это основание новой метафизики, преодолевшей логику как совершеннейшую форму мысли.
СПбГУ, 2012
Глава из 2-го тома 10-томника И.И.Гарина "Мудрость веков". Примечания и цитирования даны в тексте книги.
У Бога всё прекрасно, хорошо и справедливо;
люди же считают одно справедливым, другое несправедливым.
Гераклит
Трудно бороться с сердцем. Ибо каждое из своих
желаний оно покупает ценою души.
Гераклит
Главная потеря человеческой цивилизации - утрата гармонии между внутренними импульсами, побуждающими мыслящих к научному и мистическому познанию. Я уже подчеркивал естественное и органичное соединение в мироощущении античного и средневекового человека мистики и логики, откровения и умозрения, магии и дискурса. Абсолютное большинство философов, по крайней мере до XVIII века, гармонично сочетали знание и веру, разумный и духовный миры. Даже в «эпоху разума», далеко не все мыслители пошли на поводу механицизма и рационализма: Блейк, Сведенборг, Шопенгауэр, Киркегор были больше мистиками, чем рационалистами. Даже «отцы науки» - Коперник, Галилей, Ньютон, Эйнштейн, - всматриваясь в глубины вселенной, находили там реальности, более воодушевляющие и глубокие, нежели даваемые нашим разумом.
Размежевание между двумя видами познания начинается с мировоззренческого принципа «устройства» бытия: доминирования единства или различия, гармонии или дихотомии. Философия мистики исходит из утверждения Парменида, что реальность едина и неразделима, что, с теософской точки зрения, эквивалентно божественности бытия. Хотя у мистиков (далеко не всех) тоже присутствует разделение бытия на высшее, божественное и земное (отпавший от Бога вещный мир), такое разделение признается временным и рано или поздно разрешается их слиянием.
Когда заходит речь о единстве реальности, неизбежно возникает проблема определения последней: ведь, в конце концов, реальность связана с воспринимающим ее сознанием, а содержаний сознаний столько, сколько субъектов. Мне кажется, для прояснения проблемы следует использовать глубокую аналогию между реальностью и Богом. Бог один, но путей к Нему, Его восприятий столько, сколько людей.
Многообразие видений мира не взаимоисключительно а взаимодополнительно; все вместе они образуют всеобъемлющую, вечную, трансцендентальную реальность, которая, будучи высшей и единой, распадается в наших сознаниях на указанное множество (как эйдос стольности Платона дает начало всем реально существующим столам). Можно сказать иначе: высшая реальность едина, а количество наших галлюцинаций о ней равно числу живущих.
Я не случайно заговорил о галлюцинациях. Один из моих любимых поэтов Готфрид Бенн определил состояние, в котором сознание отделено от глубины вещей, как «шизоидную катастрофу»:
Эта концепция начала формироваться в южной части нашего континента. Мучительный греко-европейский принцип победы через усилия, коварство, зло, талант, силу и поздний европейский дарвинизм и его «сверхчеловек» были инструментами для ее формирования. Эго возникло, преобладало, сражалось; для этого ему были необходимы инструменты, материалы, сила. Оно имело иное взаимоотношение с материей, более отдаленное в смысле чувств, но формально более близкое. Оно анализировало материю, испытывало и классифицировало: оружие, предметы обмена, деньги. Оно разъяснило материю путем изоляции, свело ее к формулам, разделило ее на кусочки. (Материя стала) концепцией, нависшей проклятием над Западом, с которой Запад боролся, не понимая ее, которой он жертвовал огромные количества крови и счастья; концепцией, чья внутренняя натянутость и раздробленность делали невозможным растворение в изначальном единстве и покое дологических форм бытия... вместо этого все яснее становился катастрофический характер этой идеи... государство, социальная структура, общественная мораль, для которой жизнь имеет экономическое значение и которое не признает мира искусственной жизни, не может остановить ее разрушительную силу. Общество, гигиена и расовое воспроизводство которого, как современный ритуал, основаны только на пустой биологической статистике, может представлять только внешнюю точку зрения масс; с этой точки зрения оно может вести войну непрерывно, поскольку реальность - это просто сырье, но ее метафизическая основа останется навсегда сокрытой.
Иными словами, эволюция, прогресс, «торжество разума», приведшие к разделению мира и сознания, разрушили исходное единство мира и ввергли человечество в драматическое состояние «западного невроза», для которого характерны ощущения отчуждения, одиночества, противостояния и угрозы. Все злоупотребления современного человечества возникли, по Готфриду Бенну, из противопоставления разума миру, утраты чувства глубинного единства с тем, что нас породило. Все попытки преодолеть такое состояние останутся поверхностными и безнадежными, если не понять источник указанного невроза.
Мистическое единство реальности, синтез субъективного и объективного имеет еще один аспект: возможности сознания безграничны потому, что весь мир заключен внутри нас; обладая Богом в себе, мы становимся всемогущими каждый раз, когда способны до Него подняться. Это - как аналогия с Красотой, которую можно определить мерой Богоприсутствия.
Было бы в высшей степени ошибочным трактовать мистическое единство как умаление персонального «эго» - ошибка, в которую, увы, впадают многие религии. Мистическое единство реальности не умаляет, а укрепляет личностное начало, ибо подавление индивидуального, персонального вполне может стать подавлением Бога в человеке. Более того, мистический акт всегда персонален: восхождение к Божественному не может быть коллективным; коллективным (соборным) обычно случается нисхождение к бесчинству массы.
Одной из сторон бытия является невозможность «вести мир за собой»: даже Мессии, эти прорывы божественного в мир, обречены гибнуть на кресте, распинаемые теми, кого Они пришли облагодетельствовать. Мир не способен к быстрому изменению, ибо единство препятствует. Потому-то почти все религии (кроме христианства) проповедуют явление не одного Спасителя, а череды Богоявлений, Сыновей Божиих, Машиахов.
Если супраментальное существо вдруг появилось бы на земле, его никто не увидел бы. Наши глаза должны сначала открыться для иного способа жизни.
Если вы пойдете по пути, который открыт для вас, и при этом не будете терпеливо ждать остальных, т. е. если вы в ходе индивидуальной реализации подойдете к Истине весьма близко по сравнению с настоящим состоянием мира, то к чему это приведет? Вы нарушите целостность; не только гармония, но и равновесие целого будет нарушено, потому что какая-то часть творения будет не способна продвигаться в этом направлении.
В одиночку вы можете достичь собственного совершенства; вы можете обрести бесконечность и совершенство в своем сознании. Но реализация внешняя, напротив, неизбежно ограничена, и для осуществления некого всеобщего действия необходим какой-то минимум физических носителей.
«Вести мир за собой» нельзя еще потому, что единство не предполагает единомыслия: трансформация человечества - это движение в одном направлении разных людей в меру их персонального начала. Единство - не единомыслие, а равное право всех и каждого на самореализацию.
Путь всегда один и тот же: реализовывать свое существо в какой угодно форме, любыми средствами, какими - совершенно неважно, но это единственный путь. Каждый человек несет в себе истину; именно с этой истиной он должен объединиться и с этой истиной должен жить; если он делает это, то путь, которым он следует для того, чтобы соединиться с этой истиной и реализовать ее, является также путем, который приводит его ближе всего к Трансформации. Т. е. личная реализация и трансформация неразрывно связаны между собой. Может быть, даже именно такое многообразие подходов раскроет нам Тайну и откроет дверь, кто знает?
Мистическое единство подразумевает, что в каждой частице, атоме, молекуле, клетке материи сокрыто Вечное и Бесконечное, благодаря которому все это и подчиняется так называемым «законам природы». Сама эволюция - только раскрытие скрытого Божественного и в этом отношении ничто не может эволюционизировать, если изначально не содержится в Том, что эволюционизирует. Если хотите, библейский змей-искуситель - символ эволюции, та сила, которая вырвала первых людей из состояния безмятежного покоя и принудила к развитию и трансформации из глины в Божественное.
Мы говорим об эволюции Жизни в Материи, об эволюции Разума в Материи; но эволюция - это слово, которое просто констатирует феномен, не объясняя его. Ведь, по-видимому, нет никакой причины, вследствие которой Жизнь должна эволюционировать лишь из материальных элементов, а Разум - только из живых форм, если не допустить, что Жизнь уже заключена в Материи, а Разум - в Жизни, потому что Материя в сущности представляет собою форму скрытой Жизни, а Жизнь - это форма завуалированного Сознания. Но тогда не предвидится особых возражений против того, чтобы сделать следующий шаг в этом ряду и допустить, что и само ментальное сознание может быть только формой, некой внешней частью более высоких состояний, лежащих за пределами Разума. В таком случае непобедимое стремление человека к Богу, Свету, Блаженству, Свободе, Бессмертию вполне оправданно занимает свое четко определенное место во всей цепочке, а именно это есть властное стремление, некий императив, с помощью которого Природа старается эволюционировать за пределы Разума, причем оно представляется таким же естественным, истинным и обоснованным, как и стремление к Жизни, которым Природа наделила формы Материи, или же стремление к Разуму, которым она наделила, в свою очередь, некоторые формы жизни.
Животное - это живая лаборатория, в которой Природа, можно сказать, выработала человека. Человек же сам вполне может стать живой мыслящей лабораторией, в которой с помощью его, уже теперь сознательного сотрудничества, Природа хочет создать сверхчеловека, бога. Или, может быть, лучше сказать, проявить Бога?
Пожалуй, ни в чем единство не выражено столь явно, как в сосуществовании величайшего блага и величайшего зла - жизни и смерти. Нет смерти - и жизнь становится немыслимой, невозможной. Смерть как первое и последнее условие жизни и - одновременно - гарант бессмертия!
Смерть не является противоположностью Жизни! Эта обратная сторона, дверь к светящемуся Сверхсознательному - в самом конце этого «Нет» находится «Да» и еще раз «Да», которое продолжает вталкивать нас в одно тело за другим, и цель всего этого - радость. Смерть - не более чем сожаление этого «Да», та грандиозная Усталость в глубинных сферах, некий прообраз Блаженства. Смерть - это не противоположность Жизни! Это темное освобождение тела, которое пока еще не нашло озаренного освобождения и вечной Радости. Когда же тело обретет этот экстаз, безбрежность света и радости внутри собственной плоти так же, как и в сферах высших, то ему не нужно будет больше умирать.
Но именно невозможность последнего и есть причина вечного умирания.
Признание, высшей, надмирной реальности, из которой все истекает, определяет практически все отличительные особенности мистического мировоззрения: уже упомянутое единство мира, откровение как главный способ познания, иллюзорность времени, неотделимость добра и зла и т. д. Я бы сказал, что мистический момент любой философии легко диагностировать по отношению мыслителя к антиномиям: рационалистическая философия возникает с «или...или».
Я не отрицаю того факта, что можно добиться выдающихся результатов в философствовании, следуя только мистическому или только научному импульсам, но обращаю внимание на тот факт, что самые великие философы и ученые никогда не делили знание и веру, дискурс и интуицию, сознание и бессознательное, законы природы и бытие Бога.
Именно утрата гармонии между небом и землей привела человечество к нынешнему состоянию разброда, делению на «наших» и «не-наших», правоверных и еретиков, добрых и злых, служителей Бога и сатаны. (Кстати, признавая сатану, мистика часто понимала его как одну из божественных ипостасей, как существующую во времени силу, которой надлежит исчезнуть в ходе творения).
Мистика как мировоззрение начинается с идеи высшего, глубинного, священного бытия, выстраивающего все происходящее в упорядоченную духовную иерархию, включающую в себя «все миры» и связи между ними. На этой стратифицированной шкале бытия человек занимает промежуточное место между небом и адом, но, как Божественное Создание, способен совершать прорывы в «высшее», как равно, низвергаться в низшее. Иными словами, в божественной иерархии человеку предоставлен выбор - служить Богу или кесарю, небу или земле, высшему и самому реальному из миров или миру видимости, призрачности, временности, смерти.
Признание высшей, глубинной, надмирной реальности приводит мистического метафизика к ряду мировоззренческих принципов, позволяющих довольно строго диагностировать «мистический» компонент философии. Первый из указанных принципов уже назван - обусловленное Божественным Творением единство мира, где все проистекает из всего, все определяется всем и ничто ничему не противостоит. Появление любых диалектик и дихотомий в значительной мере связано с отказом от божественности.
Так, мистическое мировоззрение объявляет зло иллюзией, порожденной «различиями» и «противоположностями» аналитического разума, вкушением от плода древа познания. В раю Адам и Ева не знали даже самих понятий «добра» и «зла», ибо они сами - результат «отпадения» от высшего, плод сатанинского наваждения.
Мистицизм не считает, что такие вещи, как, например, жестокость, - это благо, но отрицает, что они реальны: они принадлежат к тому низшему миру призраков, от которых нас должно освободить проникающее видение. Иногда - например, у Гегеля и (по крайней мере, на словах) у Спинозы - не только зло, но и добро считается иллюзорным; в то же время эмоциональное отношение к тому, что считается реальностью, естественным образом ассоциируется с верой в благодать реального. Во всех случаях для этики мистицизма характерны радость и благорасположение, отсутствие негодования или протеста, неверие в полную неизбежность разделения на два враждебных лагеря - добра и зла. Такой подход является прямым результатом мистического опыта: с мистическим чувством единства связано чувство бесконечного покоя. Возникает даже подозрение, что чувство покоя и вызывает - как это происходит во сне - всю систему связанных друг с другом воззрений, составляющих мистическое учение.
Наряду со злом в мистике исчезает отрицательное отношение к миру: мистик ощущает жизнь как дар, испытывает чувства благоговения, благодарности, счастья, красоты, радости и любви.
Возможность этой всеобщей любви и радости во всем, что существует, в высшей степени значима для поведения и счастья в жизни, она придает неизмеримую ценность мистической эмоции, независимо от того, какие представления затем над ней выстраивают. Но если мы не хотим обманываться, необходимо ясно понять, что именно открывает мистическая эмоция. Она открывает возможности человеческой природы - возможности более достойной, счастливой, свободной жизни, не достижимой никаким другим способом. Но она ничего не открывает в мире вне человека или в природе Вселенной в целом. Добро и зло, и даже высшее благо, которое мистицизм находит везде, суть отражения наших собственных эмоций в других вещах, а не субстанция вещей, как они есть сами по себе. И поэтому беспристрастное созерцание, освобожденное от поглощенности собою, не станет судить, хороши вещи или плохи, хотя с радостью присоединится к тому чувству всеобщей любви, которое заставляет мистика говорить, что весь мир добр.
Только для примитивного ума всякая вещь или всякий субъект либо друг, либо враг: весь наш опыт подтверждает ошибочность такого грубого подхода к жизни. Высокая философия и высокая этика тяготеют к беспристрастности: те, кто повсеместно различают добро и зло, искажают видение мира собственными желаниями. Философия и этика, не стремящиеся навязать миру свое понимание добра и зла, оказывается, занимают более высокую этическую позицию, чем те, которые непрерывно оценивают Мир с позиций сиюминутных и превратных идеалов.
Зло необходимо жизненной силе, чтобы в мире не восторжествовала серость, массовость. Впрочем, разве сам человек-масса не есть форма зла?..
Мистическая этика, таким образом, радикально отличается от рациональной - в ней отсутствует дуализм добра-зла. Здесь, во-первых, зло необходимо для существования добродетели, и, во-вторых, в глубинах трансцендентального «я» все дихотомии умирают. Подобным образом, в ней исчезают все противопоставления, включая дуализм тела и души.
Согласно существованию в нас трансцендентального субъекта известно, что земные наши бедствия приносят нам трансцендентальную пользу и что земное наше существование есть дело наших же рук. Ни пустота, ни скоротечность нашей жизни не могут ввести нас в заблуждение относительно места, занимаемого нами в природе; ведь если наше чувственное сознание ничего не ведает о нашем трансцендентальном субъекте, то смерть этого сознания не только не может причинить ни малейшего вреда этому субъекту, но может даже принести ему пользу, так как опыт показывает, что ослабление нашего чувственного сознания сопровождается усилением нашего трансцендентального сознания.
Дуализм тела и души существует не в действительности, но в нашем самосознании. Но этим самым монистически разрешается и часто проповедуемая тройственность человека: и деление его на дух, душу и тело существует только для нашего самосознания. В нашем самосознании обретается наш дух постольку, поскольку он является нашей душой, т.е. поскольку он чувствует и мыслит при посредстве нашего организма. Наша душа есть часть нашего духа, обнимаемая нашим самосознанием; дух же наш есть сумма нашей души и ее части, находящейся вне границ нашего самосознания.
Майстер Экхарт считал, что «самым быстроногим животным, несущим нас по пути совершенствования, служат страдания» *. Очистительную форму страданий преподал человечеству Иисус Христос. Еще одна мистическая истина - тщета земных стремлений, ведущая к вечному недовольству достигнутым. Эта тщета относится как к индивидуальному человеку, так и к народу и выражается библейской мудростью «суета сует». Все земное быстротекуче и только с душой и духом связана вечность.
Мистический принцип единства мира, духа и материи, добра и зла не подразумевает бесформенности бытия. Скажем, даосизм и дзен, не отрицая существования различий, воспитывают в адептах такое восприятие, когда целое стоит неизмеримо выше своих частей, так что единство воспринимается непосредственно и постоянно, а различие - в ложных состояниях сознания. Такое восприятие мира в буддистской философии имеет даже свое название - авидья (неведение), ибо в состоянии ведения различия исчезают, и само постигающее сознание вплетается во Вселенную, образуя с ней нерасчленимое целое.
Если посмотреть на китайский пейзаж, становится ясно, что отдельные деревья и камни пребывают не в пространстве, которое составляет его фон, а вместе с этим пространством. Бумага, нетронутая кистью, является неотъемлемой частью картины, а не ее обычным фоном. Именно по этой причине мастер дзен, когда у него спрашивают о всеобщем и окончательном, отвечает словами о непосредственном и частном: «Кипарис во дворе!».
Мистические искания в чем-то напоминают Игру в Бисер, описанную Германом Гессе: в одноименном романе мы видим орден ученых-мистиков, которые изобрели иероглифический язык, охватывающий все сферы познания бытия. Суть Игры в Бисер заключается в том, чтобы обнаруживать связи между «разорванными» кусками мира, находить новую гармонию в различных сочетаниях звуков. Из, казалось бы, не имеющих точек соприкосновения явлений (например, устройства китайского дома, сонаты Скарлатти, математической формулы и стиха из Упанишад) игроки учатся обрести общую тему и отыскать ее применимость в новых феноменах. Такое (в основе своей - музыкальное) понимание бытия сродни мистическому, чуткому к звукам «музыки небес».
С мистическим чувством единства бытия непосредственно связано ощущение слияния с миром, растворенности в нем, художественный образ которого я обнаружил в Д о л г о м п у т е ш е с т в и и в н о ч ь Юджина О’Нила:
Я лежал на бушприте, подо мной бурлила и пенилась вода. Мачты со всеми парусами, белыми в лунном свете, возвышались надо мной. Я был опьянен красотой парусов и их поющим ритмом, и в какой-то момент я утратил самого себя - действительно, вся моя жизнь отошла куда-то в сторону. Я был свободен! Я растворился в море, стал белыми парусами и летящими брызгами, стал красотой и ритмом всего этого, стал лунным светом, плывущим кораблем и высоким, усеянным тусклыми звездами, небом. Я был свободен от прошлого и от будущего, пребывая в умиротворении и единстве со всем, в безумной радости, в чем-то несравненно большем, чем моя жизнь, чем вообще жизнь человека; пребывая в самой Жизни! В Боге, если вам хочется это так называть... Как будто то покрывало, которое скрывало вещи, упало, сброшенное невидимой рукой, и я увидел их такими, какие они есть. Это было необычайно значимо, хотя длилось лишь секунду.
Собственно, мистическому, постижению реальности всегда предшествует слияние с ней, открывающее перед мысленным взором трансцендирующего «я» «чистое бытие».
Здесь мы сталкиваемся с еще одной особенностью мистического мировоззрения - смиренным, а не высокомерным отношением к миру и жизни.
В религии и во всяком глубоком и серьезном воззрении на мир и человеческую судьбу есть какое-то смирение, осознание того, что человеческая власть имеет пределы, - и этого-то как раз не хватает современному миру, с его быстрыми успехами в материальной сфере и его дерзкой верой в безграничные возможности прогресса. Тот, кто любит свою жизнь, тот ее и потеряет: есть опасность, что из-за слишком самонадеянного жизнелюбия сама жизнь потеряет многое из того, что придает ей наивысшую ценность. Смирение, которое религия внушает действию, в сущности, близко по духу к тому смирению, которому учит наука; и этическая нейтральность, с помощью которой достигались научные победы, есть результат именно этого смирения.
Для человека пробужденного, способного проникнуть в высшее, сношающегося с небесным, земное с его грубостями, антиномиями, раздорами постепенно уходит на второй план. Ему становятся доступными более тонкие энергии и высокий разум. Он начинает менять ценности, цели и весь смысл своей жизни, превращая ее в источник бесконечно богатого и разнообразного духовного опыта, питающего «Новую Жизнь» (в смысле Данте). Внутри грубой, природной, привязанной к земле особи начинает прорастать новая личность, призванная к новому высокому служению. Такого рода преобразование человека, нередко происходящее в виде вспышки, ведет к внутреннему покою и к той душевной открытости, которая необходима для достижение более глубокой и более фундаментальной части самих себя, где все истончается, исчезают покровы и открываются подсознательные шлюзы для встречи с высшим.
Увы, это состояние пробуждения, преображения, перелома, Kцhre испытывают лишь немногие избранники человечества, но именно они, вновь рожденные, творят человеческую культуру. «Пробудившись, они должны умереть, чтобы вновь родиться»...
В исключительных случаях (Плотин, Ориген, Бёме, Экхарт) телесное существование в значительной мере уступает спиритуализованному, и обращенный ощущает себя более духом, нежели плотью. Интересно, что Ориген называл такое состояние «восстановлением всех вещей», имея в виду переход из реального существования в эйдетическое.
Карл дю Прель:
Тщета земных стремлений людей заявляет о себе достаточно ясно и в истории человечества тем, что каждый народ, сейчас же по выполнении им задачи своей культуры, сходит со сцены истории, подобно сыгравшему свою роль актеру; но, хотя, основываясь на этом, и можно считать достигаемый жизнью индивидуума и всего человечества, как не приводящий не только к состоянию счастья, но и ни к какому законченному состоянию, объективный результат неудовлетворительным, тем не менее процессом совокупной деятельности людей достигается трансцендентальная цель нашего субъекта, развивающегося и делающегося благодаря этому процессу более способным к высшей форме своего обнаружения, так как благодаря этому процессу совершенствуется не только род человеческий, не только его культура, но и организующий принцип индивидуума. Именно потому, что цель этого процесса лежит не здесь, не на земле, он и совершается безостановочно, не приводя нас к пристани.
Такая точка зрения исключает всякие сетования на пустоту жизни как индивидуумов, так и народов.
Таким образом, своей земной жизнью мы достигаем только одного, а именно: укрепления нашей индивидуальности. Значит, только это укрепление, в силу своего трансцендентального значения, и может служить настоящей целью нашего существования, только в нем совпадает индивидуальная цель нашего трансцендентального субъекта с исторической целью нашего рода.
Покой, тишина, благоговение, молчание (о котором так много сказано поэтами) - еще один родовой признак мистицизма. Именно они необходимы мисту для общения с духовной, надмирной реальностью, возвышающейся над человеческой суетой сует. Всех великих мистиков и отцов религий объединяет особое состояние души, к которому они долго готовятся перед встречей с Богом. Молчание, тишина, покой, благоговение входят в «технологию священного», используемую обычными мистиками для «входа в иные миры».
Существование этих миров имеет смысл только для входящих в них. Важнейшим элементом «технологии священного» является возможность познания путем интуиции, откровения, ясновидения. Сответственно рассуждение и анализ (сознание) необходимы после акта «схватывания», явившегося человеку «божественного сияния истины». В отличие от логика, мистик не будет противопоставлять откровение и умозрение, объявлять плоды знания лишенными божественного света, потому что вера и знание едины, а откровение - одна из ступеней «лестницы Иакова», ведущей в поднебесье.
Еще один признак мистического мировоззрения - отрицание реальности времени: пред вечностью все - одно; освобождение от рабства времени - признак мудрости.
Прошлое и будущее
закрывают Божество от нашего взора,
Сожги их в огне! Долго ли еще
Будешь ты, подобно тростнику,
разделен ими на части?
Понятие времени связано с земной практикой человека. В божественном мире время утрачивает смысл как - упования, ожидания, новизна...
Как ни трудно отказаться от реалий времени, нельзя не признать, что время - поверхностная характеристика вещной реальности, мало применимая к реальности высшей, надмирной, божественной. Само деление времени на прошлое, настоящее и будущее вызывает вопрос о реальности всего, что отсутствует в данный момент. По словам Бертрана Рассела, прошлое и грядущее должны быть признаны столь же реальными, как настоящее, и какое-то освобождение от тирании времени - признак философского мышления: «И в мышлении, и в чувстве осознать незначительность времени, даже если бы оно было реальным, означает войти во врата мудрости».
Что это действительно так, можно понять, как только мы спросим себя, почему наши чувства по отношению к прошлому так отличаются от чувств по отношению к будущему. Основание для этого совершенно практическое: наши желания могут воздействовать на будущее, но не на прошлое; будущее в какой-то степени нам подвластно, в то время как прошлое не поддается изменению. Но всякое будущее станет когда-нибудь прошлым; если мы правильно видим прошлое сейчас, оно должно было, когда еще было будущим, быть точно таким, каким мы его увидим, когда оно станет прошлым.
Качественное различие между прошлым и будущим, следовательно, есть не внутреннее различие, но лишь различие по отношению к нам: для беспристрастного созерцания оно не существует. А беспристрастность созерцания в интеллектуальной сфере является той самой добродетелью незаинтересованности, которая в сфере действия проявляется как справедливость и бескорыстие. Тот, кто желает увидеть мир в истинном свете и подняться в мысли над тиранией практических желаний, должен научиться преодолевать различное отношение к прошлому и будущему и обозревать течение времени единым, всеохватывающим взглядом.
Хотя мистика не отрицает эволюционность вещного мира, ее отношение к идее «развития» кардинально отличается от естественно-научного: развитие - раскрытие Божественного Замысла, его цели и ценности. Естественно, она касается только «лучшего из миров» и никак не задевает горнего, или надмирного существования. Это развитие этически окрашено идеей Божественного Блага. Направленность эволюции отвечает устремленности низшего мира к высшему, в котором нет деления на добро и зло, и где благу уже не противостоит соответствующий род зла. Здесь мы вновь сталкиваемся с мистической идеей, согласно которой весь мир достоин любви и поклонения и находится в свете высшего блага, неизмеримо превосходящего земное копошение, воспринимаемое человеком в духе этических противопоставлений.
В М н о г о о б р а з и и р е л и г и о з н о г о о п ы т а У. Джемс приписал мистическим переживаниям четыре особенности, отличающие их от чувственных и интеллектуальных: неизреченность, интуитивность, кратковременность и спонтанность. Мистические переживания существуют лишь для трансцендирующей души и непостижимы для молчащей.
Неизреченность мистического опыта связана как с его невыразимостью [отсутствием «достаточно высоких слов для описания значительности переживаний» (Р. Штейнер)], так и с освобождением от всего материального, земного, конкретного, привычного:
Мистик, когда он совершает божественное единство, как бы отрешаясь от своего «я», растворяется в вечном океане духа: уходит туда, освобожденный не только от бремени материи и тяжести жизни, но и освобожденный от личностного самосознания, от своего «я»...
Специфика мистических переживаний иная, нежели обычные повседневные впечатления бытия. В них нет различения эмоционального и рационального, ибо это целостный, универсальный опыт. Тот, кто не обрел мистического опыта, остается невосприимчивым к нему, ибо это - нечто принципиальное иное...
В мистическом даре интуиция полностью подчиняет себе дискурсивное мышление. В акте интуиции «мыслящий пигмей» становится «великаном откровения». Мистическое познание - это всегда выход за пределы рассудка, прорыв за грани: «В мистике есть духовное дерзновение и почин внутреннего человека, глубочайших глубин духа». Интуитивность означает озаренность, богоосененность, богоявленность.
Указанное состояние не может быть длительным, оно динамично, скоротечно, кратковременно. После его исчезновения остается лишь ощущение счастья, омрачаемое болью утраты.
Еще одно свойство мистического опыта - бездеятельность воли. В мистическом экстазе посвященный находится во власти какой-то высшей силы. Для вхождения в экстаз необходимо не волевое усилие, а овладение молчанием, уход в тишину - в те внутренние глубины, где персональное соединено с космичным.
Самая сильная сторона большей части оккультных учений - представление о космичности человека. Мистики хорошо понимали, что все происходящее в человеке связано с космосом и отпечатывается на космосе. Знали они также, что душевные стихии человека - космичны, что в человеке можно открыть все наслоения мира. Например, гнев для мистика - не только стихия человеческой души, но и стихия космоса. Астрология, как подметил Н. А. Бердяев, угадала неразрывную связь человека с космосом и тем прорвалась к истине, скрытой от науки о человеке, не знающей неба, и от науки о небе, не знающей человека...
Наиболее сложная проблема мистики связана с природой ее феноменов: кроется ли за мистическим опытом одна лишь человеческая субъективность или иная, высшая реальность? Отвечает ли ему только наша психика или это специфическая форма постижения этого иного бытия? Естественно, мистики (то есть те, кому такой опыт известен) считают, что за ним стоит истинная и цельная красота, присущая сверхприродному и сверхчеловеческому «высшему» миру. Согласно В. Соловьеву, мистика и есть творческое отношение человека к надмирному, «верховное начало жизни общечеловеческого организма»: в мистическом опыте жизнь находится в непосредственной, теснейшей связи с реальностью абсолютного первоначала, с божественной жизнью.
Если человеку необходимо сделать что-нибудь значимое, он должен верить в существование реальностей, выходящих за пределы его собственной незначительности, за пределы «повседневной тривиальности».
Согласно философии мистики Карла дю Преля, человек - существо двойственное: телесное, чувственное, интеллектуальное, сознательное - это одна человеческая ипостась; сверхчувственное, бессознательное, ясновидещее, мистическое - другая.
Дю Прель разделяет не только два вида познания - интеллектуальный и интуитивный, но и два человеческих «Я», им отвечающих, - ум и душу, сознание и бессознательное, умопостигающее и трансцендентное, чувственное и сверхчувственное, лицо и субъект.
Наша дума и наше сознание не тождественны. Наша душа, поскольку она принадлежит трансцендентальному для нас миру, бессознательна, хотя бессознательна и не сама по себе, а только для нашего головного сознания.
Отсюда следует, что наше самосознание не исчерпывает всего нашего существа. Наше тело и наше телесное опосредованное сознание образуют только половину нашего существа. Таким образом, человек - существо двойственное. В нем бессознательно для него скрыто ядро его существа, обладающее другими способностями познания и реагирования.
Карл дю Прель безосновательно полагает, что в самой сущности самосознания лежит раздвоение нашего «я» на сущее и ведающее, бодрствующее и глубинное. Проникновение в глубину бессознательного дю Прель связывает с перемещением порога сознания: с определенного уровня «перед нами открывается трансцендентальный, недоступный обыкновенному нашему сознанию мир и обнаруживается трансцендентальное наше «я»». Как сказано в Ведах, «ночь - для созерцающего муни». Иными словами, внутренне пробуждающееся (трансцендентальное) сознание есть не что иное, чем обыденное (дневное) сознание нашего «я».
Подвижностью порога сознания можно объяснить многие феномены психики и, в частности, эволюцию мистических способностей человека: увеличение способности нашего восприятия в процессе эволюции - результат постепенного увеличения чувствительности психики к «тонким» воздействиям:
Если же так, то можно воспользоваться этими задатками и довести этот порог до действительного перемещения, которое, несомненно, должно повлечь за собой невообразимые изменения в наших воззрениях на природу вещей и человека, реагирующего на их влияния на него.
Итак, мистические явления души человека объясняются подвижностью порога его сознания. Они представляют собой продукты деятельности трансцендентальных его способностей, законосообразные реакции его души на остающиеся в нормальном его состоянии под порогом его сознания, а потому неосознаваемые им в это время, воздействия на него вещей. Пока эти воздействия не осознаются им, не имеет места и такая реакция, почему этот порог скрывает в одно и то же время от его сознания трансцендентальный мир, а от его самосознания трансцендентальный его субъект.
Таким образом, мистические явления душевной жизни человека представляют собой предварение процесса биологического его развития, вследствие чего между дарвинизмом и трансцендентальной психологией существует внутренняя связь.
Хотя мы не можем определить границы, до которых способно простираться человеческое восприятие «иных миров», уже существующие феномены расширения психики («чтения» мыслей, сверхвосприятия, общения с духами и т. д.) свидетельствуют об огромных потенциях, заложенных Богом в психике человека. Косвенное свидетельство тому - незначительность психических ресурсов, используемых нынешним человеком.
Подобно тому, как нашему чувственному организму соответствуют известные нам законы физики, нашему трансцендентальному субъекту соответствуют те законосообразные свойства вещей, которые для нас трансцендентальны и которые могут быть восприняты нами только путем расширяющего границы нашей чувственности перемещения порога нашего сознания, совершается ли оно благодаря сомнамбулизму или благодаря процессу биологического развития, способствующему тому, что наше сверхчувственное рано или поздно приобретет для нас чувственную очевидность, а трансцендентальные наши способности рано или поздно станут нормальным нашим достоянием.
В полном соответствии с представлениями индийского мистицизма, дю Прель считает, что «мы должны дождаться заката нашего чувственного сознания, чтобы увидеть наш трансцендентальный субъект».
С допущением существования у нас трансцендентального сознания становится понятным, что вспоминание нами представлений вызывается простым перемещением психофизического порога нашего сознания, всяким перемещением границы между чувственным нашим сознанием и сознанием трансцендентальным. Если бы при забывании нами представления последнее погружалось в лоно абсолютно бессознательного, то в таком случае нельзя бы было понять, каким образом при нашем его вспоминании это бессознательное внезапно делается опять сознательным. Итак, забываемое нами не может перестать пребывать в нашем сознании, а значит, кроме чувственного нашего сознания, из которого исчезает нами забываемое, мы должны допустить существование у нас еще другого сознания.
Двойственности психики Карл дю Прель ставит в соответствие различие механизмов рационального и мистического познания, дневных и ночных процессов. Если за разум отвечает головной мозг, то за «душу» - солнечное сплетение, центральный орган ганглиозной системы. Мне кажется, это - явная ошибка: все «сокровенные» процессы, протекающие в нашем организме во время «сна» нашего сознания, подчиняются все равно головному мозгу, работающему просто в ином режиме. Тем более, нельзя приписывать ганглиозной системе функцию материального носителя ясновидения и других проявлений мистического сознания.
Для объяснения мистического дара, оккультных способностей, магических сил предложены иные «органы». Наиболее часто мистики прибегают к понятию «третьего глаза», или рудиментарного «шишковидного органа», расположенного в центральной части мозга. Установлено, что на самом деле шишковидный орган является железой, а не рудиментарным глазом, и что эта железа выделяет гормон мелотонин, образующийся под действием особого фермента серотонина. Возможно, многие мистические феномены связаны с концентрацией этих веществ, обостряющих ментальные состояния и изменяющих наше восприятие. Если это так, то интуиция «третьего глаза» близка к реальности: мы обретаем новые ментальные способности благодаря веществам, которые производит шишковидный орган.
Мистические явления возможны не из-за раздваивания порога сознания и его подвижности (Карл дю Прель), но из-за неисчерпаемости бессознательного, уходов в хтонические глубины духа, к истокам сознания, где все связано со всем. Мистика - не изолированный феномен, но это связующее состояние. Без мистичности само знание теряет свою основу, ибо сокровенное дается сокровенности. Я бы сказал, что мистика - глубинный фундамент сознания человека. Из ее глубин возникают все величайшие духовные творения - от теософии и метафизики до культуры и науки.
Бессознательное много шире сознания. Мы граждане двух миров, периодически открывающихся то сознанию, то бессознательному. Во всех явлениях мира так или иначе заключено не растворяющееся в нашем сознании ядро бессознательного.
Сознание бездонно: когда удается проникнуть в его бездны, в глубинные толщи бессознательного, поверхность сознания уже почти не видна: потому-то многие мистики раздваивают «я» на две невзаимодействующие части, каждая из которых «работает», когда «спит» другая.
Зондирование глубин психики можно осуществлять вполне рациональными методами. Например, в тесте Роршаха испытуемому показывают пятна, напоминающие чернильную кляксу и спрашивают, что он видит. Ответы могут стать ключами к мыслям и психическим проблемам пациента.
Бимодальность сознания имеет смысл лишь в том отношении, что разные способы познания (рационального и мистического) отвечают разным типам восприятий - объективному (активному) и рецептивному (воспринимающему). Мистические техники познания связаны преимущественно с доминированием рецептивного модуса. Рациональное познание дискурсивно, мистическое эмпирично. Духовная практика, трансцендентная формация не может быть строго определена и связана с субъективным религиозным опытом.
В средневековой философии наблюдались два метода философствования: мистический и схоластический. Мистический наиболее характерен для патристики (от лат. патрес - отцы, подразумевается - отцы церкви) - ранней христианской философии (I-VII) вв.), схоластический (от лат. схола - школа) характеризовал второй период христианской философии (VIII-XV вв.).
В основе МИСТИЦИЗМА (от греч. мистикос - таинственный) лежало учение о божественном проникновении в человеческое познание. Это учение берет свое начало в философской системе крупнейшего представителя средневековой патристики АВРЕЛИЯ АВГУСТИНА (354-430). По его мнению, ни человеческая душа, ни веши сами по себе не содержат света. Они светятся отраженным светом. Все видимо, все реально только через Бога. Бог - это солнце, которое само невидимо, но делает все остальное видимым.
Не учением человеческим, утверждал Августин, а внутренним светом, а также силой высочайшей любви мог Христос обратить людей к спасительной вере. Религиозная вера, согласно его воззрениям, не предполагает обязательного понимания тех или иных положений религии. Она не требует никаких доказательных аргументов. Надо просто верить.
Вместе с тем Августин отчетливо осознавал ту важную роль, которую играло рациональное познание. Поэтому он не отрицал необходимость усиления веры доказательствами разума, ратовал за внутреннюю связь веры и разума. Послушный религии разум и подкрепленная разумными доводами вера - таков идеал августиновской апологетики (от греч. апологеомай - защищаю, подразумевается защита христианского вероучения). Однако представленная Августином теория о Гармонии веры и разума исключала какую-либо возможность поставить веру в зависимость от разума. Решающую роль в его системе, без всякого сомнения, играло откровение (в представлении верующих открытие божеством сверхъестественным способом - знамение, видение и др. - своей воли или каких-либо божественных истин).
Наряду с мистицизмом, огромным влиянием в средневековой философии пользовалась СХОЛАСТИКА - философия, приспособленная для обучения народных масс основам христианского мировоззрения. Она сформировалась в период абсолютного господства христианской идеологии во всех сферах общественной жизни Западной Европы. и являлась наследницей традиций христианской апологетики, прежде всего философии Августина. Ее представители стремились создать стройную систему христианского мировоззрения. В ней наличествовала иерархия сфер бытия, на вершине которой располагалась церковь. Одним из самых характерных признаков схоластического метода философствования являлся авториторизм. Схоластов, в частности, не волновало происхождение тех или иных положений, которыми они оперировали. Для них главным было одобрение этих положений авторитетом церкви.
В период расцвета схоластики (XI-XII вв.) на авансцену идейной борьбы вышла светская культура. Церковь со временем перестала быть абсолютным носителем образования и образованности. В этих условиях зародилось свободомыслие. Оно складывалось как движение за десакрализацию (от лат. сакрум - священный) определенных сфер жизнедеятельности человека, за признание их автономии по отношению к религии и церкви.
Свое наивысшее выражение идеология средневекового свободомыслия нашла в ТЕОРИИ ДВУХ ИСТИН или "ДВОЙСТВЕННОЙ ИСТИНЫ". Эта теория переносила проблему соотношения веры и разума в область взаимоотношений теологии и философии. Суть ее сводилась к учению о разделении философских и богословских истин, согласно которому истинное в философии может быть ложным в теологии и наоборот. Другими словами, это была попытка утвердить независимость науки и философии от теологии, признать их равноправное существование.
Руководство церкви всполошилось и обязало католических теологов найти средства противодействия влиянию свободомыслия, учитывая при этом возросший авторитет науки и философии. Наилучшим образом, с точки зрения церкви, поставленную задачу решил ФОМА АКВИНСКИЙ (1225-1274). Не случайно вскоре после смерти философа его учение католицизм признал в качестве официального.
Краеугольным камнем всей громадной философско-теологической системы Фомы являлась НОВАЯ, в сравнении с Августином, ВЕРСИЯ ТЕОРИИ О ГАРМОНИИ ВЕРЫ И РАЗУМА. Он провозгласил, что вера не должна противоречить разуму. Разум и вера направлены к познанию одной и той же истины - Бога, но делают это по-своему. Разум опирается на науку и философию, вера - на теологию. Возможность гармонии веры и разума базируется на том факте, что Бог открывается человеку двумя путями: естественным - через сотворенный мир - и сверхъестественным - через откровение.
Проведя границу между разумом и верой, Фома отделил науку и философию от теологии и тем самым обосновал их относительную самостоятельность. Но такая обособленность, по его мнению, отнюдь не означала полного отделения веры от знания и знания от веры. Фома не признавал теорию "двух истин". Согласно его учению, в науке и философии не может быть признано истинным то, что с точки зрения теологии является ложным. В случае конфликта между ними приоритет отдавался истинам откровения, превосходящим любые рациональные доказательства.
Фома, таким образом, признавал ценность научного звания, рациональных доказательств, но в то же время сохранял контроль теологии над наукой и философией. Теология, по его утверждению, исходит из Бога и нисходит к его творениям. Философия же восходит к Богу от его творений, т.е., как и теология своим особым путем ведет к знанию Бога и, следовательно, дополняет теологию. Знания Бога, даваемые философией, косвенны и относительны, знания же Бога, даваемые теологией, абсолютны.