Учение Л. Творческие взгляды Л.Н

Педагогические взгляды Л.Н. Толстого

Объект исследования - система обучения и воспитания Л.Н. Толстого.

Предмет исследования - идея «свободного воспитания» , дидактические взгляды, проблемы нравственно-религиозного воспитания Л.Н. Толстого.

Цель исследования: Изучить, проанализировать и теоретически изложить систему обучения и воспитания в творчестве Льва Николаевича Толстого.

Задачи: 1. изучить педагогические мысли второй половины ХIХ века;

• 2. изучить педагогические труды Льва Николаевича Толстого и его роль в народной педагогике;
• 3. описать систему обучения и воспитания в Яснополянской школе;
• 4. рассмотреть проблемы нравственно - религиозного воспитания в работах Л.Н. Толстого.

Лев Николаевич Толстой (1828-1910) - великий русский писатель, публицист, мыслитель, много сил отдавший школе, детям, педагогики.

Воспитание спасет мир - в этих словах Л.Н.Толстого заключена мысль об исключительной роли воспитания. Именно так относился к просвещению величайший русский писатель. Его педагогическая деятельность носила разносторонний характер.

В наше время, время преобразований, социальной и духовной жизни общества педагогические искания и исследования Льва Николаевича Толстого интересны и актуальны в сфере образования, воспитания и обучения подрастающего поколения демократизации системы народного образования. В раздумьях о новой школе и новой педагогической науке Л. Н. Толстого мы находим идеи и разработки, которые, словно отражают проблемы сегодняшних дней и предлагают нам свежий, оригинальный взгляд на вопросы современной педагогики. Желание научить детей творчески мыслить, формировать их духовные потребности и нравственные качества, спасти будущих “Пушкиных, Остроградских, Филаретов, Ломоносовых” - все это заставляло Льва Николаевича задуматься о пути реформирования образовательной системы и искать новые подходы, методы.

Важной идеей в общественно-педагогической деятельности Толстого была идея создания новой школы и воспитание творческой личности, а период занятия педагогикой он считал самым счастливым и радостным в своей жизни. Возможность предоставить крестьянским детям полноценное образование, достойное человека, нравственное развитие он связывал с прогрессом своей Родины и Человечества.

Толстой был тонким психологом, исключительным знатоком детской души. Об этом свидетельствуют его литературные произведения.

Как педагог-мыслитель, Л.Н.Толстой находился в постоянных исканиях верной идейно-философской основы своей педагогической теории и практики.

Наиболее значительное развитие школы и педагогики в России Нового времени пришлось на вторую половину ХIХ века - эпоху важных социальных реформ, предпринятых в ходе отмены крепостной зависимости крестьянства. Это была пора расцвета национальной русской педагогики, представители которой внесли достойный вклад в развитие мировой педагогической мысли. Правительство всерьез занялось перестройкой школьной системы.

Сторонники реформ воспитания и образования не были едины в своих взглядах. Радикально настроенные разночинцы превращали дискуссию о судьбах школы и воспитания в политическую полемику. К ним прежде всего относились: Д.И. Писарев, Н.Г.Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Н.И. Пирогов, К.Д. Ушинский и др.

Среди тех, кто во второй половине ХIХ века занимался вопросами образования и воспитания подрастающего поколения, особая роль принадлежит Льву Николаевичу Толстому.

Деятельность на ниве народного просвещения составила заметный отрезок жизни великого русского писателя и философа. Эта деятельность сложилась из нескольких этапов: 1859-1861гг., 1861-1862гг., 1872-1874 и два последних десятилетия жизни.

В своих педагогических исканиях в начале 60-х годов Толстой признавал, что воспитание является насилием над личностью ребенка и потому недопустимо, считал, что надо ограничиться лишь образованием, то есть передачей взрослыми знаний детям. Но в Яснополянской школе он не только обучал детей чтению, письму, арифметике и т.п., но и проводил воспитательную работу. Это является одним из многих противоречий в педагогических воззрениях и деятельности Толстого. По существу он возражал не против воспитания вообще, но против воспитания, которое проводилось в школах того времени, - против муштры и угнетения, против формализма и зубрежки. В противовес этому он выдвигал лозунг: «Критериум педагогики - только один - свобода».

Осенью 1859 года в одном из флигелей усадьбы открылась школа. На втором этаже две комнаты были отведены под классы, одна - под кабинет и две - для учителей. На крыльце под навесом висел колокольчик с привешенной на язычок веревочкой, в сенях стояли бары (гимнастика), а наверху верстак - труд в школе Толстого считался необходимым.

Школу посещало от 30 до 40 мальчиков и девочек 7-13 лет. Уроки в школе начинались в 8 часов утра и продолжались до 2 часов дня; с 2 до 5 часов был обеденный перерыв. В сумерках занятия возобновлялись и заканчивались в 8-9 часов вечера.

В школе дети обучались чтению, письму, каллиграфии, арифметике, священной истории, рисованию, черчению, пению; слушали рассказы из русской истории, по естественным наукам, ученики делали опыты. Большое внимание уделялось самостоятельным сочинениям.

Сведения по природоведению, географии и истории Толстой сообщал детям в форме художественных рассказов на уроках русского языка. Определенного учебного плана, программы обучения и твердого расписания учебных занятий не было. Хотя обязательного ежедневного посещения школы от детей не требовалось, они посещали ее и настолько заинтересовывались занятиями, что им приходилось напоминать о том, что пора по домам. Какие бы то ни было взыскания и наказания в Яснополянской школе отсутствовали.

В школе царил «свободный порядок». Ученик был вправе не приходить на занятия и не слушать учителя. В свою очередь преподаватель бы волен не пускать ученика в класс. Порядок и программу обучения согласовывали с детьми. Учителя составляли учебный план по школьным предметам. Планы так же моги корректироваться по желанию учеников. Например их любимым занятием было сочинение стихов. Занятия строились в форме свободных бесед учеников с учителями. Не большой коллектив учителей работал дружно и согласованно.

Учебно-воспитательная работа с детьми и внеклассные занятия учащихся Яснополянской школы непрерывно совершенствовались, развивались. толстой воспитание нравственный мышление

Цель школы, по Л. Н. Толстому, - это воспитание творческой, нравственной личности, задача обучения и воспитания - это формирование творческого мышления и нравственного самосознания. Система образования и должна содействовать гармонии развития учащегося.

Таким образом, можно сделать вывод, что Толстой противопоставил современной школе систему воспитания, которую построил на уважении к личности ребенка, на развитии активности и творчества детей.

Толстой создал оригинальную систему дидактических взглядов, обогатившую науку новым подходом к решению основных проблем образования и воспитания.

В годы работы в Яснополянской школе он сформулировал важные дидактические принципы:

Свободы в обучении и воспитании, ненасилие, учет личного опыта ребенка, опоры на этот опыт, развитие интереса к учению в ребенке, индивидуализации обучения.

Для того чтобы душевные силы ученика были в наивыгоднейших условиях, он советовал:

• - чтобы не было новых, непривычных предметов и лиц там, где он учится;
• - чтобы ученик не стыдился учителя или товарищей;
• - чтобы ученик не боялся наказания за дурное учение, т е. за непонимание, ум человека может действовать только тогда, когда он не подавляется внешними влияниями;
• - чтобы ум не утомлялся.
• - чтобы урок был соразмерен силами ученика, не слишком легок, не слишком труден.

Среди различных методов обучения Л.Н.Толстой особое место отводил живому слову учителя.

Ученики должны усваивать знания сознательно; правила, определения должны сообщаться ученикам как выводы из достаточно усвоенного ими фактического материала. Толстой широко практиковал в Яснополянской школе экскурсии и опыты, пользовался таблицами и картинками, отдавая должное принципу наглядности.

Писателя интересовали различные аспекты содержания образования и отбора учебного материала. В его понимании учебный предмет - это система научных понятий, обобщений, которые отражают реальную действительность как совокупную трудовую и духовную деятельность людей. Толстой относился критически к звуковым методам обучения грамоте, который рекомендовали все лучшие русские педагоги 60-90-годов.

При обучении чтению Лев Николаевич главнейшее значение придает художественной стороне, как наиболее доступной ребенку. Он против пояснения трудных, непонятных слов.

Особое место в дидактических взглядах Толстого занимает принцип связи обучения с жизнью.

В школьные учебники Толстой считал необходимым включить материал из жизни родной страны, истории народа, его быта, о русской природе, все то, что близко и доступно детям. С помощью рассказов, басен и сказок он знакомил детей с жизнью людей и животных, явлениями природы. Это вызывало большой интерес учащихся к знаниям, необычайно оживляло учебный процесс.

Свои педагогические соображения о сути прочных знаний и путях их достижения он разрабатывал не только на основе своего личного опыта, наблюдений за деятельностью школ в России и за рубежом и обобщения педагогической практики, критического осмысления педагогической литературы, но и с учетом научных данных современного ему естествознания об условно- рефлекторной деятельности мозга, роли анализаторов в восприятии и усвоении информации, единстве организма с факторами внешней среды. В частности, он опирался на известные труды великого русского физиолога И. М. Сеченова «Рефлексы головного мозга» и «Элементы мысли».

Своеобразно и творчески подошел Толстой к преподаванию элементарной математики, умело вводя в доступном детям изложении с самого начала преподавания арифметики элементы алгебры и геометрии (планиметрии). Толстой, умевший с увлечением, целиком отдаваться каждому заинтересовавшему его педагогическому или методическому вопросу, составил курс арифметики, о котором известные математики и методисты отзывались высоко, отмечая оригинальность методики Толстого.

Взгляды Л.Н. Толстого на проблемы образования, воспитания, развития ребенка не были оторваны от жизни, они питались самой жизнью и вытекали из его педагогического опыта.

В соответствии со своими дидактическими взглядами и требованиями к учебной книге, Толстой составил «Азбуку», изданную в 1872 году. Затем она была дважды переработана и в окончательной редакции переиздана в 1875 году под названием «Новая азбука». Им были составлены также четыре «Русские книги для чтения». Как «Азбука», так и книги для чтения выдержали каждая свыше тридцати изданий и были наряду с «Родным словом» Ушинского самыми распространенными учебными в земских учебных школах.

Характерными чертами составленных Толстым книг для чтения были высокая художественность, выразительность, сжатость и простота, полная доступность детскому пониманию, занимательность, превосходный русский язык.

Рассказы, написанные Толстым для учебных книг, богаты и разнообразны по содержанию; они явились ценным вкладом в литературу для детей. (Приложение).

Л. Н. Толстой по-новому взглянул на мир ребенка. Раскрепощенность видения Толстого создавало условие для свободы творчества и защищало его от схематизма и однозначности. Лев Николаевич показал, что взгляд взрослых на ребенка должен быть подлинно гуманистическим, то есть содержать в своей основе любовь как способ мировосприятия и мироотношения.

Яснополянская школа представляла собой ценный педагогический опыт. Своими достижениями она во многом обязана гениальности и педагогическому мастерству Толстого, но его опыт остался незавершенным.Крупными недостатками Яснополянской школы были: недооценка систематических знаний, отсутствие твердого учебного плана, программ и расписания занятий, отсутствие правильного распорядка, приучающего детей к чувству долга, к организованности и дисциплине.

Таким образом, необходимо сделать вывод, что Толстой противопоставил современной школе систему воспитания, которую построил на уважении к личности ребенка, на развитии активности и творчества детей.

Задача школы, семьи, общества - развивать в человеке гуманистические задатки и потребность жить согласно идеям сохранения и продолжения жизни. Школа должна стать школой реального бытия человека и в то же время работать на перспективу духовного обновления. Именно такая возможность кроется в самом содержании учения Льва Николаевича Толстого.

Согласно концепции Л. Н. Толстого, ребенок, сохраняя свободу выбора, делает осознанный шаг в сторону величия разума и чувства, постепенно созидает свой Путь жизни.

Осмысленный выбор своего жизненного пути - это ли не основная задача школы?! Дело не в профориентации, не в перекачке информации от одного к другому, а в формировании такого статуса личности, когда духовно сильная личность готова к испытаниям, может отстоять достоинство, сделать сознательный нравственный выбор.

Л. Н. Толстой ведет нас путями педагогических исканий, учит видеть истинное счастье в раскрытии индивидуальности каждого ученика. Теперь, столько лет спустя после смерти великого педагога, мы многое можем по-новому понять, оценить; Л. Н. Толстой предстает перед судом времени в величии своего гуманизма и мудрости. И поэтому его имя как великого педагога-гуманиста бессмертно.

В творчестве Л.Н. Толстого, по словам В.И. Ленина, отразилась целая эпоха жизни русского общества. Он оставил уникальное педагогическое наследие: статьи, письма, дневник Яснополянской школы, «Азбуку», «Новую азбуку», русские книги для чтения.

Учение Л.Н. Толстого

1. Историко-философские основы мировоззрения Л. Толстого (Руссо, Кант, Шоленгауэр)

Лев Николаевич Толстой (1828-1910) является не только выдающимся художником-писателем мирового значения, но и глубоким мыслителем-философом второй половины 19 - начала 20 века.

Точка зрения, сложившаяся под влиянием статей В.И. Ленина и ставшая господствующей в советское время, согласно которой Л.Н. Толстой велик как художник, но «слаб» как мыслитель, является неверной. Признание величия Л.Н. Толстого как мыслителя не означает, однако, утверждения о том, что все философские идеи мыслителя сохраняют свою актуальность в современных условиях, что они целиком оправданы с позиций современной философии. Величие Толстого-философа - прежде всего в глубине постановки проблем, замечательной способности исследовать ту или иную идею во всей её полноте, совокупности всех возможных следствий. Без преувеличения можно сказать, что Л.Н. Толстой всю свою жизнь провёл в неустанных философских исканиях. Как и многими другими русскими мыслителями, им двигало могучее стремление к истине, добру и справедливости. Он был воодушевлён поиском идеала - образа совершенной жизни и совершенного общественного устройства. С громадной силой, искренностью и глубиной он поставил ряд вопросов, касающихся основных черт политического и общественного развития современной ему эпохи.

Сам Л.Н. Толстой считал себя не имеющим «профессионального отношения к философии». Вместе с тем в «Исповеди» он писал о том, что философия всегда интересовала его, и ему нравилось следить за напряженным и стройным ходом мыслей, при котором все сложные явления мира сводились к чему-либо единому.

В течение жизни Л.Н. Толстой испытывал на себе влияние идей различных философов. Особенно сильным было влияние И. Канта, А. Шопенгауэра, восточных мудрецов Конфуция и Лао-цзы, буддизма.

Своим учителем в области философии Л.Н. Толстой считал Жан-Жака Руссо. Он был страстно увлечён его идеями, которые оказали решающее влияние на формирование духовного облика и мировоззрения Л.Н. Толстого, на всё его последующее творчество. О значении Ж.-Ж. Руссо для Л.Н. Толстого свидетельствуют слова, написанные в зрелый период жизни: «Я прочёл всего Руссо, все двадцать томов, включая «Словарь музыки». Я более чем восхищался им, я боготворил его. В пятнадцать лет я носил на шее медальон с его портретом вместо нательного креста. Многие страницы его так близки мне, что мне кажется, я их написал сам». Многие исследователи говорят не просто о влиянии Ж.-Ж. Руссо на Л.Н. Толстого, а о конгениальности двух мыслителей - поразительном совпадении духовного настроя великого женевца и русского писателя-философа, живших в разных странах и в совершенно разные эпохи. От Руссо Л.Н. Толстой воспринял культ естественности, недоверчивое и подозрительное отношение к современности, которое переходило у него в критику всякой культуры вообще.

Разделяя убеждение Руссо о «естественном человеке», который выходит прекрасным из рук природы и затем развращается в обществе, Л.Н. Толстой размышляет о том, каким путем нравственно требовательный человек может преодолеть пагубное воздействие окружающей социальной среды.

Близок к философии Руссо и взгляд Л.Н. Толстого на природу и отношение человека к ней. Природа выступает в его представлении как нравственный руководитель, указывающий человеку естественный и простой путь личного и общественного поведения. В связи с этим он резко противопоставляет «естественные» законы природы и «искусственные» законы общества. Сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши трансформируется в отрицание прогресса и утверждение тезиса о том, что признание цивилизации благом уничтожает инстинктивное, первобытное стремление к добру человеческой натуры.

Не без влияния Ж.-Ж. Руссо Л.Н. Толстой уже в ранних произведениях высказывает критические замечания относительно капиталистической цивилизации, противоречия которой он не мог не заметить во время двух продолжительных заграничных путешествий. Философский трактат Л.Н. Толстого «О цели философии» всецело находится в русле этих идей. Как человек может достичь счастья и благосостояния - вот, по мнению Л.Н. Толстого, главный вопрос философии. В чем смысл жизни и каково его назначение - это те проблемы, над разрешением которых должна трудиться философская мысль.

В одном из философских размышлений великий русский писатель и мыслитель выступает как решительный противник рационализма Р. Декарта с его тезисом «Мыслю, следовательно, существую». Вместо декартова «cogito» Л.Н. Толстой считает необходимо поставить «volo», т.е. желаю, чувствую.

Надо сказать, Толстой весьма высоко ценил философию Шопенгауэра, разбирался в тончайших нюансах мысли немецкого философа и этот след можно проследить во всех сочинениях Льва Николаевича, относящихся к позднему периоду его творчества.

Во всех случаях Л.Н. Толстого интересовали прежде всего этические аспекты философских систем.

Необходимо также отметить влияние на формирование философских взглядов Л.Н. Толстого представлений Л. Фейербаха о человеке и роли любви в его жизни.

В целом философия Л. Толстого может быть охарактеризована термином «панморализм». Это означает, что все явления он рассматривал и оценивал исключительно с позиций морали. Ни одно явление не могло быть им оценено положительно, если оно не отвечало нравственной потребности, не служило самым непосредственным образом нравственному воспитанию человека и человечества. Всё, что оторвалось от добра, непосредственно не служит нравственности, Л.Н. Толстым решительно осуждается и отбрасывается.

В области философской антропологии Л.Н. Толстой отправляется от осуждения эгоизма. Однако в своём осуждении эгоизма он заходит столь далеко, что вплотную подходит к имперсонализму, т.е. к отрицанию всякого положительного значения личности и личного начала. Отдельность личности, отдельность индивидуального человеческого существования, по Толстому, есть всего лишь иллюзия, порождённая телесностью человека. поэтому личное начало в человеке связывается мыслителем прежде всего с телесностью, с животными проявлениями человеческой натуры. Именно животные проявления и страсти лежат в основе эгоистических наклонностей человека. Человек же как духовное, нравственное существо не только связан тысячами нитей с другими людьми и всем миром, но составляет с ними единое целое, неразложимое на части. Задача человека состоит в том, чтобы найти путь к единению с миром, преодолеть стремление к индивидуальному существованию. Индивидуальная воля в своей основе порочна, поскольку коренится в животной, и следовательно, эгоистической природе человека.

В свою очередь, учение Л. Толстого оказало значительное влияние на формирование этики ненасилия. В частности, идеи отказа от насилия как средства борьбы с угнетением были созвучны М. Ганди, который считал Л.Н. Толстого своим единомышленником и учителем, находился с ним в переписке и высоко ценил его литературные и философские произведения.

2. Учение Л. Толстого и его религиозно-утопическая сущность

Вера как нравственная основа жизни человека.

С точки зрения Л. Толстого, то бесконечное, бессмертное начало, в сопряжении с которым жизнь только и обретает смысл, называется Богом. И ничего другого о Боге с достоверностью утверждать нельзя. Разум может знать, что существует Бог, но он не может постичь самого Бога. Поэтому Толстой решительно отвергал церковные суждения о Боге, триединстве, творении мира в шесть дней, легенды об ангелах и дьяволах, грехопадении человека, непорочном зачатии и т.п., считая все это грубыми предрассудками. Любое содержательное утверждение о Боге, даже такое, что он един, противоречит самому себе, ибо понятие Бога по определению означает то, что нельзя определить. Для Толстого понятие Бога было человеческим понятием, которое выражает то, что мы, люди, можем чувствовать и знать о Боге, но никак не то, что Бог думает о людях и мире. В нем, в этом понятии, как его понимает Толстой, не было ничего таинственного, кроме того, что оно обозначает таинственное основание жизни и познания. Бог - причина познания, но никак не его предмет. «Так как понятие Бога не может быть иное, как понятие начала всего того, что познает разум, то очевидно, что Бог, как начало всего, не может быть постижим для разума. Только идя по пути разумного мышления, на крайнем пределе разума можно найти Бога, но, дойдя до этого понятия, разум уже перестает постигать». Знание о Боге Толстой сравнивает со знанием бесконечности числа. И то, и другое безусловно предполагается, но не поддается определению. «К несомненности знания бесконечного числа я приведен сложением, к несомненности знания Бога я приведен вопросом: откуда я?».

Идея Бога как предела разума, непостижимой полноты истины задает определенный способ бытия в мире, когда человек сознательно ориентирован на этот предел и полноту. Это и есть свобода. Свобода - сугубо человеческое свойство, выражение срединности его бытия. «Человек был бы несвободен, если бы он не знал никакой истины, и точно так же не был бы свободен и даже не имел бы понятия о свободе, если бы вся истина, долженствующая руководить его в жизни, раз навсегда, во всей чистоте своей, без примеси заблуждений была бы открыта ему». Свобода и состоит в этом движении от темноты к свету, от низшего к высшему, «от истины, более смешанной с заблуждениями, к истине, более освобожденной от них». Ее можно определить как стремление руководствоваться истиной.

Свобода не тождественна произволу, простой способности действовать по прихоти. Она всегда связана с истиной. По классификации Толстого, существуют истины троякого рода. Во-первых, истины, которые уже стали привычкой, второй натурой человека. Во-вторых, истины смутные, недостаточно проясненные. Первые уже не со всем истины. Вторые еще не совсем истины. Наряду с ними есть третий ряд истин, которые, с одной стороны, открылись человеку с такой ясностью, когда он их не может обойти и должен определить свое к ним отношение, а с другой стороны, не стали для него привычкой. По отношению к истинам этого третьего рода и обнаруживается свобода человека. Здесь важно и то, что речь идет об истине ясной, и то, что речь идет об истине более высокой по сравнению с той, которая уже освоена в жизненной практике. Свобода есть сила, позволяющая человеку идти по пути к Богу.

Но в чем состоят это дело и этот путь, какие обязанности вытекают для человека из его принадлежности к Богу? Признание Бога как начала, источника жизни и разума ставит человека в совершенно определенное отношение к нему, которое Толстой уподобляет отношению сына к отцу, работника к хозяину. Сын не может судить отца и не способен понять полностью смысл его указаний, он должен следовать воле отца и только по мере послушания отцовской воле постигает, что она имеет для него благотворный смысл, хороший сын - любящий сын, он действует не так, как сам хочет, а так, как хочет отец и в этом, в выполнении воли отца, видит свое предназначение и благо. Точно так же работник потому является работником, что он послушен хозяину, выполняет его распоряжения, - ибо только хозяин знает, для чего нужна его работа, хозяин не только придает смысл усилиям работника, он еще и кормит его; хороший работник - работник, который понимает, что его жизнь и благо зависят от хозяина, и относится к хозяину с чувством самоотверженности, любви. Отношение человека к Богу должно быть таким же: человек живет не для себя, а для Бога. Только такое понимание смысла собственной жизни соответствует действительному положению человека в мире, вытекает из характера его связанности с Богом. Нормальное, человеческое отношение человека к Богу есть отношение любви. «Сущность жизни человеческой и высший закон, долженствующий руководить ею, есть любовь».

Но как любить Бога и что значит любить Бога, если мы о Боге ничего не знаем и знать не можем, кроме того, что он существует? Да, не известно, что такое Бог, не известны его замыслы, его заповеди. Однако, известно, что, во-первых, в каждом человеке есть божественное начало - душа, во-вторых, существуют другие люди, которые находятся в одинаковом отношении к Богу. И если у человека нет возможности непосредственно общаться с Богом, то он может сделать это косвенно, через правильное отношение к другим людям и правильное отношение к самому себе.

Правильное отношение к другим людям определяется тем, что надо любить людей как братьев, любить всех, без каких-либо изъятий, независимо от каких бы то ни было мирских различий между ними. Перед Богом теряют какой бы то ни было смысл все человеческие дистанции между богатством и бедностью, красотой и безобразием, молодостью и дряхлостью, силой и убожеством и т.д. Необходимо ценить в каждом человеке достоинство божественного происхождения. «Царство Бога на земле есть мир всех людей между собою», а мирная, разумная и согласная жизнь возможна только тогда, когда люди связаны одинаковым пониманием смысла жизни, единой верою.

Правильное отношение к себе кратко можно определить как заботу о спасении души. «В душе человека находятся не умеренные правила справедливости, а идеал полного, бесконечного божеского совершенства. Только стремление к этому совершенству отклоняет направление жизни человека от животного состояния к божескому настолько, насколько это возможно в этой жизни». С этой точки зрения не имеет значения реальное состояние индивида, ибо какой бы высоты духовного развития он не достиг, она, эта высота, является исчезающе ничтожной по сравнению с недостижимым совершенством божественного идеала. Какую бы конечную точку мы ни взяли, расстояние от нее до бесконечности будет бесконечным. Поэтому показателем правильного отношения человека к себе является стремление к совершенству, само это движение от себя к Богу. Более того, «человек, стоящий на низшей ступени, подвигаясь к совершенству, живет нравственнее, лучше, более исполняет учение, чем человек, стоящий на гораздо более высокой ступени нравственности, но не подвигающийся к совершенству». Сознание степени несоответствия с идеальным совершенством - таков критерий правильного отношения к себе. Поскольку реально эта степень несоответствия всегда бесконечна, то человек тем нравственнее, чем полнее он осознает свое несовершенство.

Если брать эти два отношения к Богу - отношение к другим и отношение к себе, - то исходным и основополагающим, с точки зрения Толстого, является отношение к себе. Нравственное отношение к себе как бы автоматически гарантирует нравственное отношение к другим. Человек, сознающий, как бесконечно он далек от идеала, есть человек, свободный от суеверия, будто он может устроить жизнь других людей. Забота человека о чистоте собственной души является источником нравственных обязанностей человека по отношению к другим людям, государству и т.д.

Понятия Бога, свободы, добра связывают конечное человеческое бытие с бесконечностью мира. «Все эти понятия, при которых приравнивается конечное к бесконечному и получается смысл жизни, понятия Бога, свободы, добра, мы подвергаем логическому исследованию. И эти понятия не выдерживают критики разума». Они уходят содержанием в такую даль, которая только обозначается разумом, но не постигается им. Они даны человеку непосредственно и разум не столько обосновывает эти понятия, сколько проясняет их. Только добрый человек может понять, что такое добро. Чтобы разумом постигнуть смысл жизни, надо, чтобы сама жизнь того, кто владеет разумом, была осмысленной. Если это не так, если жизнь бессмысленна, то разум не имеет предмета для рассмотрения, и он в лучшем случае может указать на эту беспредметность.

Однако возникает вопрос: «Если нельзя знать, что такое бесконечное и соответственно Бог, свобода, добро, то как можно быть бесконечным, божественным, свободным, добрым?» Задача соединения конечного с бесконечным не имеет решения. Бесконечное потому и является бесконечным, что его нельзя ни определить, ни воспроизвести. Л.Н. Толстой в послесловии к «Крейцеровой сонате» говорит о двух способах ориентации в пути: в одном случае ориентирами правильного направления могут быть конкретные предметы, которые последовательно должны встретиться на пути, во втором случае верность пути контролируется компасом. Точно так же существует два разных способа нравственного руководства: первый состоит в том, что дается точное описание поступков, которые человек должен делать или которых он должен избегать, второй способ заключается в том, что руководством для человека является недостижимое совершенство идеала. Подобно тому как по компасу можно определить только степень отклонения от пути, точно так же идеал может стать лишь точкой отсчета человеческого несовершенства. Понятия Бога, свободы, добра, раскрывающие бесконечный смысл нашей конечной жизни, и есть тот самый идеал, практическое назначение которого - быть укором человеку, указывать ему на то, чем он не является.

Нравственно-религиозный прогресс в сознании человека - двигатель истории.

Л.Н. Толстого волновал вопрос о том, каков ход истории и может ли человек строить какие-либо планы по переустройству общества. По мнению Л.Н. Толстого в истории реализуется некоторая цель, независимая от человека. Такая позиция называется провиденциализмом. Толстой убеждён, что «никто не может знать ни тех законов, по которым изменяется жизнь народов, ни той наилучшей формы жизни, в какую должно сложиться современное общество». Иную позицию он называл «суеверием устроительства». От него один шаг до признания насилия как необходимой меры в истории. «Одни люди, составив себе план о том, как, по их мнению, желательно и должно быть устроено общество, имеют право и возможность устраивать по этому плану жизнь других людей». Наличие такого слоя распорядителей, которые посредством насилия устроят новый строй, приведет к деспотизму хуже капиталистического, ибо есть сотня способов извратить схему. Революция и гражданская война 17-21 годов в России показали, как был прав Л.Н. Толстой.

Осуществлению божественного замысла в истории человек может и должен содействовать. В качестве ответа на традиционный русский вопрос «Что делать?» Толстой предложил идею ненасилия и теорию непротивления злу насилием. Вопрос «Что делать?» нужно решать в отношении себя, а не других. Всякое насилие недопустимо. Смысл человеческой жизни заключается не в переделывании других людей, а в культивировании в самом себе хорошего, человеческого. Не делать того, что противно Богу, любить, желать другому добра. Каждый из нас, делающий добро, придаёт миру новый облик. Толстой уверен, что «как только любовь к ближнему станет для каждого человека естественной, новые условия христианской жизни образуются сами собой».

Как считает Л.Н. Толстой, суть нравственного идеала наиболее полно выражена в учении Иисуса Христа. При этом для Толстого Иисус Христос не является Богом или сыном Бога, он считает его реформатором, разрушающим старые и дающим новые основы жизни. Толстой, далее, видит принципиальную разницу между подлинными взглядами Иисуса, изложенными в Евангелиях, и их извращением в догмах православия и других христианских церквей.

«То, что любовь есть необходимое и благое условие жизни человеческой, было признаваемо всеми религиозными учениями древности. Во всех учениях: египетских мудрецов, браминов, стоиков, буддистов, таосистов и др., дружелюбие, жалость, милосердие, благотворительность и вообще любовь признавались одною из главных добродетелей». Однако только Христос возвысил любовь до уровня основополагающего, высшего закона жизни.

Как высший, основополагающий закон жизни, любовь является единственным нравственным законом. Закон любви - не заповедь, а выражение самой сущности христианства. Это - вечный идеал, к которому люди будут бесконечно стремиться. Иисус Христос не ограничивается прокламацией идеала. Наряду с этим он дает заповеди.

В толстовской интерпретации таких заповедей пять:

Не гневайся; 2. Не оставляй жену; 3. Не присягай никогда никому и ни в чем; 4. Не противься злому силой; 5. Не считай людей других народов своими врагами.

Заповеди Христа - «все отрицательные и показывают только то, чего на известной ступени развития человечества люди могут уже не делать. Заповеди эти суть как бы заметки на бесконечном пути совершенства…». Они не могут не быть отрицательными, поскольку речь идет об осознании степени несовершенства. Они - не более, чем ступень, шаг на пути к совершенству. Они составляют в совокупности такие истины, которые не вызывают сомнений, но еще не освоены практически. Для современного человека они уже являются истинами, но еще не стали повседневной привычкой. Человек уже смеет так думать, но еще не способен так поступать. Поэтому они, эти возвещенные Иисусом Христом истины, являются испытанием свободы человека.

По мнению Толстого, главной из пяти заповедей является четвертая: «Не противься злому», налагающая запрет на насилие. Древний закон, осуждавший зло и насилие в целом, допускал, что в определенных случаях они могут быть использованы во благо - как справедливое возмездие по формуле «око за око». Иисус Христос отменяет этот закон. Он считает, что насилие не может быть благом никогда, ни при каких обстоятельствах. Запрет на насилие является абсолютным. Не только на добро надо отвечать добром. И на зло надо отвечать добром.

Отрицание власти

Толстой был крайним анархистом, врагом всякой государственности по морально-идеалистическим основаниям. Он отверг государство, как основанное на жертвах и страданиях, и видел в нем источник зла, которое для него сводилось к насилию. Толстовский анархизм, толстовская вражда к государству также одержали победу в русском народе. Толстой оказался выразителем антигосударственных, анархических инстинктов русского народа. Он дал этим инстинктам морально-религиозную санкцию. И он один из виновников разрушения русского государства. Также враждебен Толстой всякой культуре. Культура для него основана на неправде и насилии, в ней источник всех зол нашей жизни. Человек по природе своей естественно добр и благостен и склонен жить по закону Хозяина жизни. Возникновение культуры, как и государства, было падением, отпадением от естественного божественного порядка, началом зла, насилием. Толстому было совершенно чуждо чувство первородного греха, радикального зла человеческой природы, и потому он не нуждался в религии искупления и не понимал ее. Он был лишен чувства зла, потому что лишен был чувства свободы и самобытности человеческой природы, не ощущал личности. Он был погружен в безличную, нечеловеческую природу и в ней искал источников божественной правды. И в этом Толстой оказался источником всей философии русской революции. Русская революция враждебна культуре, она хочет вернуть к естественному состоянию народной жизни, в котором видит непосредственную правду и благостность. Русская революция хотела бы истребить весь культурный слой наш. утопить его в естественной народной тьме. И Толстой является одним из виновников разгрома русской культуры. Он нравственно подрывал возможность культурного творчества, отравлял истоки творчества. Он отравил русского человека моральной рефлексией, которая сделала его бессильным и неспособным к историческому и культурному действию. Толстой настоящий отравитель колодцев жизни. Толстовская моральная рефлексия есть настоящая отрава, яд, разлагающий всякую творческую энергию, подкапывающий жизнь. Эта моральная рефлексия ничего общего не имеет с христианским чувством греха и христианской потребностью в покаянии. Для Толстого нет ни греха, ни покаяния, возрождающего человеческую природу. Для него есть лишь обессиливающая, безблагодатная рефлексия, которая есть обратная сторона бунта против божественного миропорядка. Толстой идеализировал простой народ, в нем видел источник правды и обоготворял физический груд, в котором искал спасения от бессмыслицы жизни. Но у него было пренебрежительное и презрительное отношение ко всякому духовному труду и творчеству. Все острие толстовской критики всегда было направлено против культурного строя. Эти толстовские оценки также победили в русской революции, которая возносит на высоту представителей физического труда и низвергает представителей труда духовного. Толстовское народничество, толстовское отрицание разделения труда положены в основу моральных суждений революции, если только можно говорить о ее моральных суждениях. Поистине Толстой имеет не меньшее значение для русской революции, чем Руссо имел для революции французской. Правда, насилия и кровопролития ужаснули бы Толстого, он представлял себе осуществление своих идей иными путями. Но ведь и Руссо ужаснули бы деяния Робеспьера и революционный террор. Но Руссо так же несет ответственность за революцию французскую, как Толстой за революцию русскую. Я даже думаю, что учение Толстого было более разрушительным, чем учение Руссо. Это Толстой сделал нравственно невозможным существование Великой России. Он много сделал для разрушения России. Но в этом самоубийственном деле он был русским, в нем сказались роковые и несчастные русские черты. Толстой был одним из русских соблазнов.

Считая всякую власть злом, Толстой отрицал необходимость государства, отвергал насильственные методы преобразования общества. Упразднить государство он предлагал путем отказа каждого от выполнения общественных и государственных обязанностей.

Власть как институт есть неискоренимое зло, и Толстой в своей теории отказывается от государства, предлагая заменить его своеобразной анархической системой, а именно, организацией земледельческих общин, состоящих из нравственно совершенствующихся людей. В системе мировоззренческих координат главной чертой или, лучше сказать, доминантой поведения должен служить полный отказ от насилия ни смотря ни на что. Так писатель пришел к своему знаменитому тезису «о непротивлении злу насилием». Теорию непротивления злу насилием очень часто трактуют упрощенно: ударили по левой щеке - подставь правую. Такая позиция вряд ли удовлетворить любого разумного человека. Но не к этому призывает Толстой. Его теория - это теория не ничегонеделания, а делания с собой, усилия в отношении себя по культивированию добра в самом себе. Призвание человека в этом мире исполнять свои человеческие обязанности, а не переустраивать мир. Ответственность человек несет перед Богом и своей совестью, а не перед историей или последующими поколениями, как думал Ленин.

Революционная большевистская традиция находится в явной оппозиции к размышлениям Толстого. Абсолютная истина, открытая наиболее продвинутыми членами общества, должна быть претворена в жизнь. И беда тех людей, которые не могут принять эту истину. Но их счастье в том, что к счастливой жизни их приведут другие, наиболее ответственные члены общества. Жертвы неизбежны, но лес рубят - щепки летят. Большевики ориентировались на идеал преобразования общества, Толстой призывал к открытию «царства божия внутри нас».

Литература

толстой религиозный мировоззрение власть

1.Бердяев Н.А. О русских классиках. - М., 1993.

2.Берлин И. История свободы. Россия. - М.: Новое литературное обозрение, 2001. - 544 с.

.Введение в философию. В 2-х томах. Том 1. - М., 1990.

.Гаврюшин Н.К. Русская философия и религиозное сознание // Вопросы философии. -1994. - . №1.

.Гусейнов А.А. Великие моралисты. - М., 1995.

.Гусейнов А.А. Понятия насилия и ненасилия // Вопросы философии. -1994. - . №6.

7.Зеньковский В.В. История русской философии. - Л., 1991.

8.История философии. Том 4. - М., 1959.

.История философии в СССР в пяти томах. Том 3. - М., 1968.

.Кантор В.К., Киселёва М.С.Л.Н. Толстой, «руссоизм», русская культура // Философские науки. - 1991. - №9.

.Карасёв Л.В. Толстой и мир // Вопросы философии. - 2001. - №1.

.Ленин В.И.Л.Н. Толстой как зеркало русской революции. // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 16.

.Луначарский А.В. О Толстом. Сборник статей. - М., 1928.

.Мартынов А. О судьбах русской философской культуры // Вопросы философии. - 2002. - №10.

.Монин М.А. Толстой и Фет. Два прочтения Шопенгауэра // Вопросы философии. - 2001. - №3.

.Назаров В.Н. Метафоры непонимания: Л.Н. Толстой и Русская Церковь в современном мире // Вопросы философии. -1991. - . №8.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Толстой - это великий мастер художественного слова и великий мыслитель. Вся его жизнь, его сердце и разум были заняты одним жгучим вопросом, который в той или иной степени наложил свой болезненный отпечаток на все его сочинения. Мы чувствуем его омрачающее присутствие в "Истории моего детства", в "Войне и мире", в "Анне Карениной", пока он окончательно не поглотил его в последние годы его жизни, когда были созданы такие работа, как "Моя вера", "В чем моя вера?", "Что же делать?", "О жизни" и "Крейцерова соната". Тот же самый вопрос горит в сердцах многих людей, особенно среди теософов; это поистине вопрос самой жизни. "В чем смысл, цель человеческой жизни? Каков конечный исход неестественной, извращенной и лживой жизни нашей цивилизации, такой, какая навязана каждому из нас в отдельности? Что мы должны делать, чтобы быть счастливыми, постоянно счастливыми? Как избежать нам кошмара неизбежной смерти?" На эти вечно стоящие вопросы Толстой не дал ответа в своих ранних сочинениях, потому что он сам не нашел его. Но он не мог прекратить бороться, как это сделали миллионы других, более слабых или трусливых натур, не дав ответа, который, по крайней мере, удовлетворил бы его собственное сердце и разум; и в пяти вышеназванных работах содержится такой ответ. Это ответ, которым на самом деле не может удовольствоваться теософ в той форме, в какой его дает Толстой, но в его главной, основополагающей, насущной мысли мы можем найти новый свет, свежую надежду и сильное утешение.

Основные идеи и специфика философской системы

С точки зрения русского писателя и мыслителя Л. Н. Толстого драматизм человеческого бытия состоит в противоречии между неотвратимостью смерти и присущей человеку жаждой бессмертия. Воплощением этого противоречия является вопрос о смысле жизни – вопрос, который можно выразить так: “Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?”. Толстой считает, что жизнь человека наполняется смыслом в той мере, в какой он подчиняет ее исполнению воли Бога, а воля Бога дана нам как закон любви, противостоящий закону насилия. Закон любви полней и точней всего развернут в заповедях Христа. Чтобы спасти себя, свою душу, чтобы придать жизни смысл человек должен перестать делать зло, совершать насилие, перестать раз и навсегда и, прежде всего тогда, когда он сам становится объектом зла и насилия. Не отвечать злом на зло, не противиться злу насилием – такова основа жизнеучения Льва Николаевича Толстого.

По мнению Толстого человек находится в разногласии, разладе с самим собой. В нем как бы живут два человека – внутренний и внешний, из которых первый недоволен тем, что делает второй, а второй не делает того, чего хочет первый. Эта противоречивость, саморазорванность обнаруживается в разных людях с разной степенью остроты, но она присуща им всем. Противоречивый в себе, раздираемый взаимно отрицающими стремлениями, человек обречен на то, чтобы страдать, быть недовольным собой. Человек постоянно стремится преодолеть себя, стать другим.

Однако мало сказать, что человеку свойственно страдать и быть недовольным. Человек сверх того еще знает, что он страдает, и недоволен собой, он не приемлет своего страдательного положения. Его недовольство и страдания удваиваются: к самим страданиям и недовольству добавляется сознание того, что это плохо. Человек не просто стремится стать другим, устранить все, что порождает страдания и чувство недовольства; он стремится стать свободным от страданий. Человек не просто живет, он хочет еще, чтобы его жизнь имела смысл.

Осуществление своих желаний люди связывают с цивилизацией, изменением внешних форм жизни, природной и социальной среды. Предполагается, что человек может освободиться от страдательного положения с помощью науки, искусств, роста экономики, развития техники, создания уютного быта и т. д. Такой ход мыслей, по преимуществу свойственный привилегированным и образованным слоям общества, заимствовал Л. Н. Толстой и руководствовался им в течение первой половины своей сознательной жизни. Однако как раз личный опыт и наблюдения над людьми своего круга убедили его в том, что этот путь является ложным. Чем выше поднимается человек в своих мирских занятиях и увлечениях, чем несметней богатства, глубже познания, тем сильнее душевное беспокойство, недовольство и страдания, от которых он в этих своих занятиях хотел освободиться. Можно подумать, что если активность и прогресс умножают страдания, то бездеятельность будет способствовать их уменьшению. Такое предположение неверно. Причиной страданий является не сам по себе прогресс, а ожидания, которые с ним связываются, та совершенно неоправданная надежда, будто увеличением скорости поездов, повышением урожайности полей можно добиться чего-то еще сверх того, что человек будет быстрее передвигаться и лучше питаться. С этой точки зрения нет большой разницы, делается ли акцент на активность и прогресс или бездеятельность. Ошибочной является сама установка придать человеческой жизни смысл путем изменения ее внешних форм. Эта установка исходит из убеждения, что внутренний человек зависит от внешнего, что состояние души и сознания человека является следствием его положения в мире и среди людей. Но если бы это было так, то между ними с самого начала не возникло бы конфликта.

Словом, материальный и культурный прогресс означают то, что они означают: материальный и культурный прогресс. Они не затрагивают страданий души. Безусловное доказательство этого Толстой усматривает в том, что прогресс обессмысливается, если рассматривать его в перспективе смерти человека. К чему деньги, власть и т. п., к чему вообще стараться, чего-то добиваться, если все неизбежно оканчивается смертью и забвением. “Можно жить только, покуда пьян жизнью; а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что все это – только обман, и глупый обман!”.

Вывод о бессмысленности жизни, к которому как будто бы подводит опыт и который подтверждается философской мудростью, является с точки зрения Толстого явно противоречивым логически, чтобы можно было с ним согласиться. Как может разум обосновать бессмысленность жизни, если он сам является порождением жизни? У него нет оснований для такого обоснования. Поэтому в самом утверждении, о бессмысленности жизни содержится его собственное опровержение: человек, который пришел к такому выводу, должен был, прежде всего, свести свои собственные счеты с жизнью, и тогда он не мог бы рассуждать о ее бессмысленности, если же он рассуждает о бессмысленности жизни и тем самым продолжает жить жизнью, которая хуже смерти, значит, в действительности она не такая бессмысленная и плохая, как об этом говорится. Далее, вывод о бессмысленности жизни означает, что человек способен ставить цели, которые не может осуществить, и формулировать вопросы, на которые не может ответить. Но разве эти цели и вопросы ставятся не тем же самым человеком? И если у него нет сил реализовать их, то откуда у него взялись силы поставить их? Не менее убедительно возражение Толстого: если жизнь бессмысленна, то как же жили и живут миллионы и миллионы людей, все человечество? И раз они живут, радуются жизни и продолжают жить, значит, они находят в ней какой-то важный смысл? Какой?

Не удовлетворенный отрицательным решением вопроса о смысле жизни, Л. Н. Толстой обратился к духовному опыту простых людей, живущих собственным трудом, опыту народа.

Простые люди хорошо знакомы с вопросом о смысле жизни, в котором для них нет никакой трудности, никакой загадки. Они знают, что надо жить по закону божьему и жить так, чтобы не погубить свою душу.

Они знают о своем материальном ничтожестве, но оно их не пугает, ибо остается душа, связанная с Богом. Малообразованность этих людей, отсутствие у них философских и научных познаний не препятствует пониманию истины жизни, скорее наоборот, помогает. Странным образом оказалось, что невежественные, полные предрассудков крестьяне сознают всю глубину вопроса о смысле жизни, они понимают, что их спрашивают о вечном, неумирающем значении их жизни и о том, не боятся ли они предстоящей смерти.

Вслушиваясь в слова простых людей, вглядываясь в их жизнь, Толстой пришел к заключению, что их устами глаголет истина. Они поняли вопрос о смысле жизни глубже, точнее, чем все величайшие мыслители и философы.

Вопрос о смысле жизни есть вопрос о соотношении конечного и бесконечного в ней, то есть о том, имеет ли конечная жизнь вечное, неуничтожимое значение и если да, то в чем оно состоит? Есть ли в ней что-либо бессмертное? Если бы конечная жизнь человека заключала свой смысл в себе, то не было бы самого этого вопроса. “Для решения этого вопроса одинаково недостаточно приравнивать конечное к конечному и бесконечное к бесконечному”, надо выявить отношение одного к другому. Следовательно, вопрос о смысле жизни шире охвата логического знания, он требует выхода за рамки той области, которая подвластна разуму. “Нельзя было искать в разумном знании ответа на мой вопрос”, – пишет Толстой. Приходилось признать, что “у всего живущего человечества есть еще какое-то другое знание, неразумное – вера, дающая возможность жить”.

Наблюдения над жизненным опытом простых людей, которым свойственно осмысленное отношение к собственной жизни при ясном понимании ее ничтожности, и правильно понятая логика самого вопроса о смысле жизни подводят Толстого к одному и тому же выводу о том, что вопрос о смысле жизни есть вопрос веры, а не знания. В философии Толстого понятие веры имеет особое содержание, не совпадающее с традиционным.

Это – не осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. “Вера есть сознание человеком такого своего положения в мире, которое обязывает его к известным поступкам”. “Вера есть знание смысла человеческой жизни, вследствие которого человек не уничтожает себя, а живет. Вера есть сила жизни”. Из этих определений становится понятным, что для Толстого жизнь, имеющая смысл, и жизнь, основанная на вере, есть одно и то же.

Понятие веры в толстовском понимании совершенно не связано с непостижимыми тайнами, неправдоподобно чудесными, превращениями и иными предрассудками. Более того, оно вовсе не означает, будто человеческое познание имеет какой-либо иной инструментарий, помимо разума, основанного на опыте и подчиненного строгим законам логики. Характеризуя особенность знания веры, Толстой пишет: “Я не буду искать объяснения всего. Я знаю, что объяснение всего должно скрываться, как начало всего, в бесконечности. Но я хочу понять так, чтобы быть приведенным к неизбежно-необъяснимому, я хочу, чтобы все то, что необъяснимо, было таково не потому, что требования моего ума неправильны (они правильны, и вне их я ничего понять не могу), но потому, что я вижу пределы своего ума. Я хочу понять так, чтобы всякое необъяснимое положение представлялось мне как необходимость разума же, а не как обязательство поверить”. Толстой не признавал бездоказательного знания. Он не принимал ничего на веру, кроме самой веры. Вера как сила жизни выходит за пределы компетенции разума. В этом смысле понятие веры есть проявление честности разума, который не хочет брать на себя больше того, что может. Из такого понимания веры вытекает, что за вопросом о смысле жизни скрыто сомнение и смятение. Смысл жизни становится вопросом тогда, когда жизнь лишается смысла. “Я понял, – пишет Толстой, – что для того, чтобы понять смысл жизни, надо прежде всего, чтобы жизнь была не бессмысленна и зла, а потом уже – разум для того, чтобы понять ее”. Растерянное вопрошание о том, ради чего жить, – верный признак того, что жизнь является неправильной. Из произведений написанных Толстым вытекает один-единственный вывод: смысл жизни не может заключаться в том, что умирает вместе со смертью человека. Это значит: он не может заключаться в жизни для себя, как и в жизни для других людей, ибо и они умирают, как и в жизни для человечества, ибо и оно не вечно. “Жизнь для себя не может иметь никакого смысла... Чтобы жить разумно, надо жить так, чтобы смерть не могла разрушить жизни”.

А Толстой наших дней в основу всей своей оценки искусства положил разъединение Добра и Красоты.

Еще другой великий религиозный вопрос, другую страшную метафизическую загадку поставил своей жизнью пред нами Толстой.

Толстой не только восстал на красоту. Все мы знаем, что он не только бесчувствен к культуре, но и прямо ей враждебен. Именно - культуре, а не только "цивилизации", Шекспиру и Гете и всей современной науке и технике, а не только кинематографу и авиации Почему "культура" побеждает и подчиняет все ему дорогое "простое", "мужицкое" ? Толстой понимал, что дело тут не в простом внешнем насилии, что корень зла лежит глубже. Он понимал, что культура есть сила. Но у Толстого как религиозного мыслителя нет ни малейшего тяготения и почтения к человеческой Силе. В ней он не видит ничего божественного. Для него Сила, так же как Красота, есть начало злое, дьявольское Добро и Бог для него всецело исчерпываются и поглощаются началом Любви, и началу Силы, как началу положительному, в его религии так же нет места, как и началу Красоты. Сила для него в нравственном смысле всецело сливается с насилием, тес грубым откровенным принуждением одного человека по отношению к другому. Сила если не тождественна, то равноценна с насилием.

В этом отношении целая пропасть лежит между Толстым и великими английскими моралистами XIX в Карлейлем и Рескином. Борцы против "мещанского" духа и "мещанской" морали, оба, и Карлейль, и Рескин, страстно любили культуру и ясно видели в ней творческую работу религиозного начала.

Разногласие между Толстым и великими английскими моралистами есть не только разногласие в оценке культуры. Его захват гораздо шире. Карлейль и Рескин любили в культуре Силу. Отсюда - их проповедь дисциплины и авторитета, защита государственного могущества и войны.

Это глубочайшее моральное разногласие, упирающееся в разногласие метафизическое. Более того, тут прямо разные, даже антагонистические мироощущения, различная религия.

Есть ли Сила или, точнее, превосходство в силе просто факт, или оно указует на нечто основное, метафизическое, а потому имеющее и огромный моральный смысл? Совершенно ясно, какое значение имеет этот вопрос для моральной оценки всей современной культуры и как из различного отношения к Силе вытекает различная оценка этой культуры.

Как Добро связано с Силой? Отрицательно или положительно? Моральная проблема силы есть как бы та загадочная метафизическая бездна, в которую - перед пытливым философским взором - расширяются все предельные проблемы современности: социализм (равенство неравных по силе!), вечный мир (отказ от войны!), национальный вопрос (есть ли национальное самоутверждение нравственная правда или, наоборот, неправда?) и целый ряд других жгучих вопросов, волнующих современного человека. В конечном счете, все эти вопросы таят в себе проблему Силы.

Великое религиозное значение Толстого состоит именно в том, что своей личностью и своей жизнью он с гениальной мощью поставил перед современным человечеством две основные проблемы мирового и человеческого бытия: проблемы Красоты и Силы.

И как бы мы ни решали, как бы человечество в своей коллективной жизни, которая, по слову самого Толстого, есть "столкновение бесчисленных произволов", ни решало эти проблемы, - Толстой в своей суровости и прямолинейности дал нам великие уроки такой последовательности и честности мысли, от которой человечество почти отвыкло.

Он подверг своему суду не частности и выводы, а основы и посылки всей современной культуры и культуры вообще. В этом отношении - да и не только в этом - Толстой подлинный восстановитель христианства. Подобно христианству, он моральному и религиозному сознанию человечества принес "не мир, но меч". И оскорбление памяти Толстого будет заключаться не в том, что мы мужественно и сознательно отвергнем его "меч", а в том, что мы из преклонения перед его личностью, по нравственной дряблости и умственной трусости станем притуплять толстовский "меч" и обратим это страшное орудие морального рассечения и духовного прояснения в безобидную игрушку, служащую для жалкого примирения непримиримого и, хуже того, для лицемерного затемнения подлинной остроты загадок нашего нравственного и общественного бытия.

Мораль Толстого так скудна потому, что Толстой слишком моралист, что вся загадка мира разрешается для него в моральную проблему всецелого подчинения нравственному велению Бога.

И именно потому, что он слишком моралист и в своей морали узкий догматик, он не может так подняться над нравственным миром, как поднялись более богатые и глубокие религиозные натуры. В его морали нет той улыбки снисхождения и всепрощения, которая озаряет лицо Христа. Нет у него и того глубокого и примиряющего проникновения в неустранимые противоречия и убожества человеческой природы, которое так характерно для родившейся из скепсиса религии Паскаля.

Почему Толстой не мог стать великим реформатором? Для того чтобы быть таковым, нужна или великая личная святость, или огромное действие на людей.

Был ли в восстании Толстого против красоты и искусства и борьбы несправедливости против этой красоты и искусства личный подвиг? Объективно это был величайший подвиг, величайшая жертва, которую мог принести такой человек. С этой жертвой может быть сравниваемо разве только отречение от светской науки такого ученого, как Паскаль. Но субъективно в перевороте, совершившемся с Толстым, не было или почти не было элемента личного подвига или жертвы. Этот переворот стоил ему, несомненно, больших усилий мысли, но усилий воли не видно. Толстой не оторвал своей души от искусства и красоты, а просто у него не стало к ним вкуса. К религии он пришел, не возненавидев красоту и искусство, а из удручающего сознания пустоты жизни, которая была ими наполнена. Великий человек, он никогда не был великим грешником и не мог стать великим праведником. А прирожденным праведником он никогда не был; в нем не было никогда той святости, которая дается без борьбы и подвижничества, которую прирожденный святой получает из себя. Вообще моральная личность Толстого не стояла на уровне его проповеди, она была меньше и слабее ее.

Недоступно было Толстому и то религиозное действие, которое и без личной святости может сделать человека великим религиозным реформатором. Для такого религиозного действия Толстой был все-таки слишком литератором и барином. Для такой роли нужно было другое воспитание и другая натура, более действенная и в то же время более гибкая, более властная и в то же время более пластическая.

Тем не менее в истории и психологии политики Толстой занимает совершенно особое место. Именно отсутствие поэзии в его реформах, позитивная трезвость его религиозного духа есть нечто своеобразное и замечательное. Проникновение религией, религиозные "обращения" весьма часто соединяются с экстатическим, "патологическим" состоянием духа. Вольтер считал религиозность Паскаля сумасшествием; в наше время говорят об его наследственной неврастении. И вообще часто заметна опирающаяся на известные неоспоримые факты склонность - религиозное направление мысли и чувств рассматривать как выражение психической неуравновешенности, как явление по существу ненормальное и болезненное в человеке, ставшем на уровне новейшей культуры. С этой точки зрения пример Толстого в высшей степени поучителен. С тех пор как он отдался религии, он живет только ею: к его религиозности не подмешивается никаких мотивов, посторонних религии. И в то же время религии он отдался в состоянии полного физического и душевного здоровья. Его "обращение" к Богу не может быть объяснено никакими "физическими" причинами, никакой "физиологией" или "патологией". Это дело чистого духа, факт моральный или "спиритуальный" в самом подлинном и самом позитивном смысле слова. Именно этот характер обращения Толстого к Богу придает ему особое и глубокое политическое значение, и народ, знающий заслуги и терзания Толстого в этом плане отдавался полностью мыслям и идеям Толстого.

Не будучи великим религиозным реформатором - возможен ли вообще таковой в наше время? - Толстой есть огромная сила в культурном и общественном развитии современности.

Вне всякого сомнения, множество людей под его влиянием оглянулось на себя, подвергло себя внутреннему суду, обострило свою совесть и изменило, так или иначе свое поведение. В половом вопросе влияние его было особенно сильно. Но такова судьба всякой односторонней морали, всякой проповеди, проникнутой деспотическим духом абсолютизма, всякого безусловного веления, что их влияние, как бы оно ни было велико, с течением времени в отношении к одним и тем же лицам слабеет. То же случилось с толстовской моралью. Через нее прошли очень многие, в ней остались очень немногие. Но след, ею оставляемый весьма глубок. Влияние толстовской морали на то поколение, для которого оно было новым словом и которое складывалось в 80-х гг. и вступило в жизнь в 90-х гг., было неизгладимо и очень велико.

Идеальное общество Толстого

По своим социальным идеям Толстой по отношению к существующему обществу великий революционер. Его отрицание всякой принудительной власти и в то же время всякого насилия делает его единственным последовательным анархистом, верным началу абсолютно добровольного взаимоотношения и объединения людей. Ибо он единственный из анархистов отрицание насилия признает не только принципом существования идеального человеческого общества, но и принципом его осуществления. В этом различии целая практическая и прежде всего морально-религиозная пропасть между мирным анархизмом Толстого и насильственным других анархистов. Пропасть эта так велика, что называть Толстого без оговорок и объяснений анархистом значило бы затемнять самое существо его морального и общественного учения.

Как проповедник равенства, равенства экономического и политического, как отрицатель частной собственности. Толстой несомненно принадлежит к социалистам. Но и тут положение, занятое им, совсем особенное, проводящее резкую грань между ним и большинством социалистов. Это различие вытекает из религиозности Толстого.

Современный социализм часто называют религией. Поскольку под религией разумеется лишь особое душевное состояние, характеризуемое увлечением известной задачей, доходящим до поглощения всей духовной личности человека, - многие современные социалисты могут быть названы религиозными. Поскольку под религией разумеется совокупность стремлений и идеалов, имеющих для данного человека или для данной группы людей значение высших ценностей, к которым примериваются все прочие вещи и отношения, - социализм для многих людей является религией. Но следует сказать правду: в этом смысле объектом религии могут быть даже тотализатор и гончие собаки и всякий спорт в истинном спортсмене возбуждает "религиозное" отношение.

Очевидно, что такое чисто формальное психологическое понимание религии ничего не объясняет в ее идейном существе. Религия не может быть просто увлечением чем бы то ни было, безразлично чем. Религия неразрывна с идеей Божества, и содержанием ее является отношение человека к сверхприродному, миродержавному Существу. Но этого мало для современного человека. Раз религия перестала быть поклонением Существу, внушающему страх, раз Божество или та идея, которая заменяет Божество, вызывает к себе любовь, центром религии становится свободное и деятельное служение Божеству, основанное на чувстве личной ответственности, на убеждении, что осуществление мною Блага и мое спасение, как бы оно ни мыслилось, требует напряжения всех моих сил и прежде всего зависит от меня. Нет чувства и идеи более существенной для религии, которая поднялась над ощущениями глухой зависимости и темного страха, чем чувство и идея ответственности человека за себя и за мир.

Каково же отношение социализма к этой идее?

Социализм вырос на почве того механического морально-философского мировоззрения, которое было подготовлено в XVIII в. и своего наивысшего расцвета достигло в Бентаме. Если бы сам Бентам не был всецело порождением всей предшествовавшей ему философии, если бы он не стоял на плечах Юма, Гельвеция и Гольбаха, то можно было бы сказать, что Бентам, этот осмеянный Марксом буржуазный мыслитель, есть истинный философский отец социализма. И для того чтобы убедиться, в какой мере над новейшим социализмом носится дух Бентама, достаточно заглянуть в самый замечательный английский социалистический трактат начала XIX в. - в сочинение ученика Бентама Вильяма Томпсона "An inquiry into the principles of the distribution of wealth"" (1824). Томпсон был не только учеником Бентама, он был также учеником Годвина, автора "Политической справедливости" и Овена. И Годвин и Овен - оба выросли и созрели в той же духовной атмосфере, что и Бентам. Овен, человек одной идеи, быть может, ярче, чем какой-нибудь другой писатель и деятель социализма, раскрыл его морально-философскую сущность. "Лишь с величайшими сопротивлениями и после продолжительной душевной борьбы, - говорит он в своей "Автобиографии", - я был вынужден отказаться от моих первоначальных и глубоко во мне укоренившихся христианских убеждений, но, отказавшись от веры в христианское учение, я вместе с тем был вынужден отвергнуть и все другие вероучения.

Воззрение Толстого на общественную политическую жизнь и на положение в ней человека диаметрально противоположно этой кардинальной идее социализма, которая есть не только его теоретическая основа, но - что еще важнее - его морально-философский лейтмотив. В старом, так называемом утопическом или, вернее, рационалистическом социализме, который верил в силу разума и основанного на разуме воспитания и законодательства, отрицание личной ответственности парализовалось огромной ролью, приписываемой разуму в деле перевоспитания человека и преобразования общества. Годвин и Овен, отрицая личную ответственность человека, возлагали на человеческий разум неизмеримо громадную задачу. Историческое мышление XIX в., практически психологически коренившееся в консервативной реакции против революционного рационализма предшествовавшей эпохи, выдвинуло против него воззрение на общество и его формы как на органический продукт стихийного, иррационального творчества. Это направление философски превосходно мирилось с отрицанием личной ответственности, личного подвига, личного творчества. В марксизме механический рационализм XVIII в. слился с органическим историзмом XIX в., и в этом слиянии окончательно потонула идея личной ответственности человека за себя и за мир. Социализм - в лице марксизма - отказался от морали и разума. Весь же современный социализм насквозь пропитан мировоззрением Маркса, которое есть амальгама механического рационализма XVIII в. и органического историзма XIX в. Оба элемента этой амальгамы по существу одинаково враждебны идее личной ответственности человека, лежащей в основе морального учения христианства и Льва Толстого в частности.

Теперь спрашивается: нуждается ли социализм в идее личной ответственности человека и каково вообще значение этой идеи для совершенствования человека и общества?

В чем философская сущность социализма? Одно несомненно - в основе социализма лежит идея полной рационализации всех процессов, совершающихся в обществе. В этом громадная трудность социализма. По идее социализма стихийное хозяйственно-общественное взаимодействие людей должно быль сплошь заменено их планомерным, рациональным сотрудничеством и соподчинением. Социализм требует не частичной рационализации, а такой, которая принципиально покрывала бы все поле общественной жизни. В этом заключается основная трудность социализма, ибо, очевидно, что ни индивидуальный, ни коллективный разум не способен охватить такое обширное поле и не способен все происходящие на нем процессы подчинить одному плану. Это вытекает из существа дела, и отсюда явствует, что с реалистической точки зрения речь может идти только о частичном осуществлении задач социализма, а не о всецелом разрешении проблемы социализма.

Социализм немыслим при ослаблении чувства и идеи личной ответственности, и, таким образом, эта идея и ее крепость в человеке есть необходимое (хотя, по всей вероятности, и недостаточное) условие осуществления социализма. Между тем мы уже знаем, что философски социализм исходит от отрицания этой идеи. В учении о классовой борьбе она тоже совершенно исчезает; абсолютно она чужда и философии синдикализма (если воззрение теоретиков синдикализма вообще заслуживает названия философии). Таким образом, социализм подрывал и подрывает одну из тех идей, без укрепления которых невозможно его осуществление. Это одно из интересных противоречий современного социализма, означающих его идейное банкротство и предвещающих его реальное крушение.

Впрочем, затронутая нами проблема имеет даже более широкое и общее значение, чем вопрос о судьбах социализма и об отношении к социализму Льва Толстого.

И это значение дает повод подчеркнуть философский смысл и культурную ценность моральной проповеди Льва Толстого. Эта проповедь энергично подчеркивает значение личного усовершенствования, она побуждает человека видеть в себе, в своих собственных душевных движениях, поступках и свойствах самое для него и для других важное и решающее. Противопоставление и сопоставление "внутренней" и "внешней" реформы человека не было бы, может быть, вовсе нужно, если бы именно те воззрения, которые до сих пор пользуются наибольшим кредитом в "публике" и у нас и на Западе, и в том числе и социализм, не отправлялись постоянно, сознательно или бессознательно, от понимания человеческого прогресса как усовершенствования "внешних" форм жизни. Если вообще допустимо разделение человеческой жизни на эти две области", то, думается мне, религиозная точка зрения, на которой стоит в этом вопросе Толстой и которая на первый план выдвигает "внутреннюю" реформу человечества, и практически более плодотворна и гораздо более научна, чем противоположное антирелигиозное "позитивное" воззрение. Развитие этой мысли завело бы меня слишком далеко. Скажу только, что положительное изучение хозяйства и его развития, на мой взгляд, доказывает самым ясным образом, что не мифологические "производительные силы", управляющие человеком, а человек и именно его религиозная природа имеют решающее значение для экономического "прогресса". Часто бывает, что умы ненаучные стоят на научно более правильном пути, чем умы научные. В своем религиозном воззрении на ход человеческого развития Толстой - гораздо ближе к научной истине, чем то, что признается или, по крайней мере, до сих пор признавалось за "науку".

Но даже если это и спорно, то во всяком случае делу практического оздоровления общественного мнения точка зрения, лежащая в основе проповеди Толстого, не может не принести огромной пользы. Все пережитые нами за последние годы великие политические события и перемены были как бы грандиозным психологическим экспериментом на эту тему. Многие иллюзии оказались развеянными, многие постройки рушились, потому что под ними не было того фундамента, на котором только и могут прочно держаться большие и малые человеческие дела: нравственного воспитания человека. Пусть Толстой как моралист суживает человеческую природу, пусть он слишком верит в силу проповеди и потому слишком просто представляет себе процесс воспитания (или, вернее, самовоспитания) человечества, - за ним та огромная заслуга, что он толкает мысль человечества в направлении к истинному свету.

Заключение

Говоря о значении Толстого для нашего времени, не следует забывать, что он весь, и как художник, и как мыслитель, всего же более как индивидуальность, стоит как бы над временем. Борьба такого великого художника с искусством и красотой есть факт сам по себе громадный, независимо от каких-либо практических последствий его для общественной политической жизни, и имеет вневременное значение.

Но деятельность Толстого, связанная с этим фактом, несомненно, имела и имеет в то же время огромные практические последствия. Прежде всего - политические. Толстой один из самых мощных разрушителей нашего старого порядка. Равнодушный к политике в тесном смысле, он проповедовал такие общие идеи и высказывал такие мысли по частным вопросам, которые имели огромное политическое значение, и этой его проповеди была присуща вся та сила, которую давали гений и авторитет гения. Среди идейных проповедников свободы личности в России Толстой был самым мощным и самым влиятельным.

Список литературы

1. Большая Советская энциклопедия. Том 3. М.: 1987.

2. Гусейнов А. А. Великие моралисты. М., Республика, 1995.

3. Линков В., Саакянц А. “Лев Толстой. Жизнь и творчество” изд. “Русский язык” - 1979 г.

4. Ломунов К. Н. “Лев Толстой. Очерк жизни и творчества” - М., 1984г.

5. Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. - М.: 1958. Т. 18.

6. Толстой Л. Н. Сборник статей. - М., 1955г.

Определение 1

Толстой Лев Николаевич ($1828 – 1910$) русский писатель, мыслитель.

Не раз отмечалась характерность русской философии её тесную связьь с расцветом русской литературы.

Замечание 1

В истории национальной философии особое место занимает Лев Толстой. Помимо своей гениальности как художника, литератора, он был выдающимся философом, хотя и односторонним. Но его сила и выразительность, с которой он развивал собственные идеи и мысли, ни с чем не сравнима. Его слова наполнены простотой, но вместе с тем, они имеют необычайную глубину и огненную силу. Вместе с другими русскими философами Толстой делает акцент на мораль, но с его позиции это настоящий «панморализм», а не « примат практического разума». Его нетерпение к идеям, которые не укладывались в рамки его собственной философии, говорит лишь о том, как его волновала та мысль и правда, которые он высказывал в своих работах.

Философские идеи

Поиск смысла жизни, пожалуй, самое выразительное и непревзойдённое героическое искание, представленное в страстной борьбе с вековыми традициями. Он противился «духу века сего», что выносит его за рамки исключительно российской философии и ставит его в ряд с другими выдающимися мыслителями и философами эпохи. Толстой – мировое явление, но полностью позиционирующее себя как типично русское, не мыслящее себя вне русской жизни.

В $70$х года Толстой переживает глубокий духовный кризис, который он выразил в своём произведении «Исповедь ».

Исповедь – жанр религиозной литературы. Помощь Бога – акт молитвы. Это размышление перед лицом Бога. Молитва настраивает человека на искренность. Молитва в конце как благодарность.

Смысл исповеди – осознать свои грехи. Исповедующийся – грешник. Но Толстой подразумевал другой смысл исповеди. Он исповедуется перед собой. Через отрицание Бога мы придём к Богу. А если Бог отрицается, следовательно, он не истина. Сомнение во всём. Сомнение в вере. Это приход к бессмыслице. Отрицание смысла, отсутствие смысла жизни.

Поиск смысла жизни. Невозможно жить без смысла жизни. Возникает проблема смерти, которую в этот момент мучительно переживает Толстой, это трагедия неизбежности смерти, которая доводит его до идеи самоубийства. Этот кризис приводит Толстова к разрыву отношений с секулярным миром. Он сближается с «верующими из бедных, простых, неученых людей», как пишет в «Исповеди». Именно в простых людях Толстой находит для себя веру, которая давала им смысл в жизни. С присущей ему страстностью, Толстой жаждет наполниться этой верой, войти в мир веры. В этот момент он полностью осознаёт свой разрыв с церковью, с церковным толкованием Христа, христианства, и встаёт на путь «самунижения и смирения». В упрощенном виде богословский рационализм занимает его мышление. Это приводит к тому, что Толстой формулирует собственную метафизику на отдельных положениях христианства. В его понимание христианства входит отрицание божественности Христа и его Воскресение, видоизмененный текст Евангелия с акцентом на те моменты, которые, по его мнению, возвестил миру Христос.

Труды Толстова в этот период включают в себя 4 тома

• «Критика догматического богословия»,
• «В чем моя вера»,
• «О Жизни».

Это его самый значительный мыслительно-философский этап.

Мистический имманентизм

Толстой создаёт свою систему мистического имманентизма, который был близок к идеям рационализма нового времени, то есть отрицанию всего трансцендентного. Однако, это – мистическое учение о жизни и человеке, что крайне значительно отделяло его от современной философии. Толстой, таким образом, разрывал свои отношения и с церковью и с миром. Ключевые темы философии Толстова всегда были в фокусе его этических исканий. Это можно охарактеризовать как «панморализм». Это стремление подчинить

← Вернуться