Давайте я еще расскажу о реаниматологах. Всегда приятно рассказать о хороших людях.
Итак, дано: скоропомощная больница, блок общей реанимации на 24 койки. Специфика: отделены от анестезиологии, нет травмы (тьфу-тьфу!), нет нейрохирургии, нет роддома и детства (тьфу-тьфу-тьфу!!!), кардио и нейро -в самостоятельных отделениях. Все остальное -есть. Плюс слово "скоропомощная" в названии подразумевает, что привезти могут все, что угодно. Например, двухлетнего ребенка, умирающего от свиного гриппа, со словами: дальше не доедем (реальная история). Ну и 24 койки -понятие очччень растяжимое. До 45 точно, а в особых случаях и до 50.
Давайте зайдем внутрь. Вот, наденьте шапку-невидимку, без нее вас не пропустят. Сначала вас поразит постоянное движение, чем-то напоминающее броуновское. Врачи-медестры-санитарки-больные-аппарат ы-мониторы. Однако, в этом хаосе присутствует строгий порядок. Пройдемся по блоку. Видите, пациенты, все в трубочках, по которым капают-стекают разного цвета жидкости. Трубочек может быть...да сколько угодно. И цвет жидкостей тоже разнообразный-от белого до черного, через красный и зеленый. Так вот, это -хирургические больные. Кстати, хирургическим здесь назовут любого больного, лечащий врач которого способен хотя бы в теории схватиться за скальпель. ЛОР, урология, гинекология... Тут всегда много хирургов: обходы, дежурные, лечащие...Дело в том, что хирург, прооперировавший больного, или даже только собирающийся это сделать, кровно заинтересован в его, этого больного, благополучии. Так что хоть пару раз за сутки да навестит. Вот и создается постоянная циркуляция.
Вон, чуть дальше, более спокойный отсек. Шуршат аппараты, мерцают мониторы. Капают только капельницы и дозаторы. Это терапия. Тут пневмонии, комы неясной или вполне ясной этиологии, астмы и прочие ХОБЛы, сепсисы, диабеты, алергозы. Лекарственные гипотонии (это когда дедульке с головокружением доброхоты в рот пригоршню нитроглицерина сунут; вот здесь этот дед и очнется).Терапевты сюда ходят редко: утром на обход, чтобы узнать, какие подарки к ним сегодня привезут, да дежурный, осмотреть больных, миновавших его объятия в приемном отделении. В отдельном отсеке -апельсинчики. Так здесь называют циррозы печени, алкогольные по большей части. Они, конечно, формально циркулируют от терапевтов к хирургам и обратно, в зависимости от того, есть кровотечение или пока прекратилось. Но практичнее собрать их всех вместе, чтобы эээ...не пугать тех больных, которые осознают окружающий мир.
Дальше -бабушки. Нет, не по половому, и даже не совсем по возрастному признаку. Просто в этом отсеке лежат пожилые люди, с которыми не справляются в отделениях. Ну вы же слышали, что пожилой человек в больнице, в незнакомой обстановке, сходит с ума? Так вот, это правда. Сенильный психоз, называется. И если родственники не обеспечат присмотр (сами ли, наняв ли сиделку), много шансов, что старичок окажется здесь. Здесь его привяжут (мягко фиксируют), успокоят всякими лекарствами и покажут психиатру. Тот покачает головой, повздыхает о недоступности психосоматики и назначит галоперидол. И будет старичок у нас лежать, пока или сам не придет в чувство или родственники не согласятся забрать болезного домой.
Дальше, за бабушками, -инфекционный бокс. Туда кладут открытые формы туберкулеза (выявляем с частотой раз в неделю), гриппы и более экзотические инфекции. Когда таковых нет, что редко,-сюда кладут самых разлагающихся больных апельсинчиков.
Ну и совсем отдельный отсек -алкаши. Да-да. А куда их прикажете девать? Вытрезвители отменили. В приемнике можно уложить спать только самых благонадежных. А потом, они ведь тоже болеют, и почаще остальных. И пить от этого не бросают. Атмосфера здесь суровая. Охранник, всегда готовый тревожной кнопкой вызвать подмогу из приемника, медсестра и санитарка, выходящие из блока строго по очереди. От глюков наших подопечных вполне с ума можно сойти, зато реально излечиваешься от жалости к субъектам с "тяжелыми жизненными обстоятельствами", особенно, когда видишь одну и ту же р...лицо с регулярностью раз в месяц.
Ну вот, вроде, и все о пациентах. Мы же о врачах собирались поговорить?
Они бывают разные. Чур,не пугаться. Разные-то, разные, но для стандартных для этого отделения ситуаций существуют определенные алгоритмы действий. И врач всегда будет их придерживаться, иначе просто не будет здесь работать. Кстати, это моя теорема: каждое лечебное заведение имеет тех врачей, которых заслуживает. Так что не надо выбирать реаниматолога, выбирайте больницу, а лучше вообще не попадайте в ситуацию выбора.
Итак, чем же они различаются?
Первый критерий -каких больных выбирают. Да-да, возможность выбора обычно есть, что прекрасно. Дальше -впечатления пациента после выписки, буде таковая случится. И третье -поведение во внештатных ситуациях.
Итак. Зайдем в ординаторскую. Видите врача в колпаке набекрень за столом с городским и местным телефонами? В одной руке телефонная трубка, в другой -смартфон, в котором он лихорадочно копается, скорее всего в PubMed. Это тип первый, я бы его назвала Заноза-в-заднице. Реаниматолог по призванию, часто довольно молодой, хотя определенный опыт уже есть. Обожает Доктора Хауса и Медицинские расследования. Будет брать больных самых тяжелых и неясных, проводить сложный диагностический поиск (вместо тех, кому этим положено заниматься), спасать до последнего, до воплей медсестер: "Отпусти уж больного, садист!" Обожает, когда больных валом. Легкие больные увидят его издали, они ему неинтересны, их он предоставит их медсестрам. Рядом с неясным больным проведет столько времени, сколько потребуется для прояснения ситуации. С тяжелым...ну я уже объяснила. Впечатление больных: "Ничего не понял, но зато, вроде жив". Во внештатной ситуации вынесет всем мозг, но добьется своего. Например, больной кровит, а хирург не хочет этого признавать и вообще занят. Заноза-в-заднице достанет из-под земли либо хирурга, либо его начальника. Возможно, спасет больному жизнь. А возможно, прав окажется хирург. С опытом частота первых случаев будет возрастать и к седым волосам на его вызов хирург будет бежать, на ходу дожевывая бутерброд или стаскивая окровавленные перчатки. Но до этого счастливого момента Заноза-в-заднице выпьет тонны невинной хирургической крови. Другой пример -больной не по профилю, нуждающийся в специалисте, которого в больнице нет. О, тут наш Заноза-в-заднице развернется. Я наблюдала, как такой товарищ пригнал на консультацию посреди ночи бригаду офтальмологов для пациентки с переломом глазницы. После того, как ответственный администратор был послан дежурным по городу...в общем, ему было предложено перезвонить завтра.
Тип второй мы поищем в блоке. Видите доктора в свежезамызганном халате? Ну вон того, с перевязочным столиком, он еще больному повязку на глазах меняет, а потом пойдет санировать его соседа на аппарате, а с больным в сознании поговорит, еще раз проверит дренажи и поправит подушку? Это Мамочка. Совсем не обязательно женщина. Тоже любит тяжелых, но, желательно, ясных больных. Все дежурство проводит в блоке: перевязывает, санирует, обрабатывает, может даже массаж сделать. Про больного говорит "мы": "мы посидели", "у нас по дренажу 200 мл". Больные от такого врача в восторге. Медсестры тоже, так как Мамочка делает половину их работы. Идеальный расклад -5-6 тяжелых больных, которых Мамочка будет вылизывать как кошка котят. Если больше -будет печалиться, что котята недовылизаны. Мамочка искренне уверен, что в его отсутствие в блоке все аппараты встанут, инфузии прекратятся, зонды повылетают, а за дренажами никто смотреть не будет. И действительно, не будет, так как сестры привыкли, что Мамочка за всем следит сам. В ситуации с хирургом и кровотечением, скорее всего, хирург придет на первый зов, потому что доверяет Мамочке больше всех. Но если он упертый, то Мамочка все аккуратно запишет в историю болезни, и начнет гемостатическую терапию. Потом опять вызовет хирурга и опять все запишет. Ошибается Мамочка куда реже, чем Заноза, так что хирург на второй зов уж точно придет. Больной не по профилю будет воспринят как свой, его также будут всячески выхаживать, но добиваться чего-то помимо расписанного в алгоритмах, Мамочка не станет.
Вернемся в ординаторскую. Видите врача в углу, спокойно пишущего истории болезни? С кружкой чая и бутребродом с салом? Это Выгоревший. Очень опытный врач. Часто бывший Заноза. Предпочитает больных, не требующих суеты: терапия, бабушки. Алкашами брезгует. Знает и умеет зачастую намного больше остальных. Но...делает все строго согласно принятым в этой больнице алгоритмам. Не видит хирург кровотечения? Хорошо, так и запишем. Отказали в консультации? Ну, значит, отказали. К больным внимателен, но проводит с ними только необходимое время. Больные считают его равнодушным, тем не менее он очень надежен и ошибок почти не делает. Все истории и прочая макулатура у него оформлены так, что не прикопаешься. Четко видит границы своих возможностей и не пытается их перешагнуть, в отличие от Занозы и Мамочки, которые за своих больных и в клочки порвать могут.
Почему реаниматологи выгорают? Вовсе не от отношения начальства или пациентов. С этим, обычно, все в порядке. Просто каждые сутки в отделении происходят смерти. Одна или 5-6, как звезды сложатся. Где-то была чья-то вина, но чаще -нет. Сколько смен в год? Сколько больных теряешь? Да, вытаскиваешь в десять раз больше. Но так уж устроен человеческий мозг: выжившие, они ведь в общем-то сами выжили, а этих ты потерял. Только немного отстранившись, понимаешь, насколько это все выжигает. Поэтому невыгоревших реаниматологов старше определенного возраста встретить довольно сложно.
А вот сидит доктор, просто заваленный историями болезней, в которые он вклеивает явно одинаковые дневники. Это Зарабатывающий. Нет, речь не о взятках, хотя ее он возьмет скорее, чем любой другой. Это реаниматолог, работающий сразу в нескольких местах, так, что с одних суток сразу бежит на другие. Семью ли так усиленно кормит, кредиты ли отдает, не важно. Его цель -успеть поспать. Так что он возьмет всех больных, с которыми не нужно особо возиться: бабушек и алкашей. Остальные врачи счастливы дежурить именно с ним. Также его обожают родственники алкоголиков: поговорит ласково, сочувственно (остальные будут более сдержаны, потому как алкашей крайне не любят, а родственникам сочувствуют, но искренне не понимают, почему те сидят здесь, а не празднуют отдыхают дома). Кроме того, возьмет деньги и даже их отработает, то есть пообщается с пациентом, объяснит, что спасает его изо всех сил, а перед уходом с суток скажет "До свидания!" Для алкашей этот доктор -лучший, так как не воспринимает их как божье наказание. Заноза при каждом посещении этого блока будет повторять "Ну я же не ветеринар!", Мамочка -печалиться, что после ЭТОГО страшно прикасаться к реальным больным, Выгоревший -просто брезгливо морщиться. Ну а Зарабатывающий благодарен алкашам за простоту и, в ответ, относится к ним по-человечески. Именно он увидит за делирием внутричерепную гематому, а у "просто алкогольной комы" возьмет среды на токсикологию и обнаружит лепонекс.
И самая невозможная разновидность -Новичок. В нашей бригаде его нет, и слава богу. Нет, новичок новичку рознь. Есть такие, которые понимают предел своих возможностей, быстро всему учатся, осознают, что, пока они учатся, массу работы старшие товарищи делают за них. С этими жить можно. Постепенно они вырастают в Заноз, Мамочек, а может, сразу в Зарабатывающих. Но вот бывают индивидуумы, которые после ординатуры, зачастую в какой-нибудь плановой анестезиологии, считают себя крутыми реаниматологами. Новичками же могут оказаться и вполне взрослые дяди (тети -реже, они вообще самокритичнее) из заведений с другой спецификой. Они как-то не сразу понимают, куда попали и что учиться надо зачастую с нуля. И нарушают все негласные правила: не знаешь -спроси, не умеешь, сомневаешься -позови на помощь. Эти идиоты ковыряются с больными в одиночестве и чего они там наковыряют, один бог знает. Как-то прибегает в ординаторскую медсестра с вытаращенными от ужаса глазами: "Доктора! Срочно в блок! Там ваш Славик больного переинтубирует, тот уже весь синий!" Больного отбили, раздышали, Славика отправили лечить алкашей пожизненно, то есть пока он сам не понял, что выбрал не ту область деятельности.
Есть еще масса других разновидностей реаниматологов, как, впрочем и других врачей. Но в скоропомощной реанимации почему-то выживают именно эти. Остальные, проработав несколько месяцев, убегают с воплем: "Нафиг!Нафиг!" А наша четверка остается, невзирая на все непогоды.
И, в заключение, почему мне захотелось это рассказать. Вот только что произошел катаклизм. Больной умер от кровотечения, практически на операционном столе (если вы думаете, что такое можно замять, вы думаете неправильно). Реаниматолог, настоящий Мамочка, едва взглянув на больного, сразу увидел геморрагический шок, позвал хирурга и начал лечить. Хирург не поверил. Потом еще раз не поверил (кто ж знал, что он идиот?). За это время реаниматолог влил в больного все, что было, из под земли добыл то, чего не было, и тоже влил. Потом из под земли же добыл начальника того хирурга. Больной оказался на операционном столе через два часа и оказалось, что все эти два часа вливаемое в три вены свободно вытекало через дырку в артерии. Комиссия, разбор, вердикт: уволить всех участников, то есть хирурга, анестезиолога и реаниматолога. Первого -по статье, остальных -по собственному. Вот и не стало в отделении самой чудесной Мамочки. А за ним ушли еще трое, далеко не Выгоревшие. Теперь на сутки на все хозяйство (24 койки, обычно растянутые до 45) остаются два врача. Что дальше? Заноза-в-заднице, пытаясь спасти тучу тяжелых больных, совсем перестанет обращать внимание легких и однажды что-нибудь, да пропустит. Мамочка уйдет сам, просто потому, что двадцать необихоженых как следует больных причиняют ему просто физические страдания. Выгоревший уйдет на пенсию со словами "Задолбался!" Ну а Зарабатывающий найдет себе более спокойный способ заработка. И начнут в отделении циркулировать Новички, разбегающиеся через пару месяцев работы с криком:"Нафиг!Нафиг!" Помните теорему: каждое лечебное заведение имеет тех врачей, которых заслуживает? Не болейте, господа!
Да, случаев много, и такие истории на сайте нередки, но все же я поделюсь с вами еще одной.
Моя подруга, с которой мы дружим со школьной скамьи, устроилась работать фельдшером в детскую реанимацию. За время ее работы в ее характере много чего изменилось. Погрубела, похолодела и не совсем, чтобы сильно, но после многолетней дружбы это было для меня очень сайт заметно. Сначала я не понимала суть ее работы, откровенно до меня не доходили причины ее изменений. Думала, что сессия у человека, совмещение с работой и остальное тяжело вывозить одной, тут не до хихиканий.
Но однажды при встрече и совместных посиделках, когда бокал вина немножко расслабил, она разоткровенничалась. Я увидела много фотографий с ее телефона с реальными детками, которые «хроники» с волчьими пастями, с вывернутыми наружу внутренностями. Вот они живые, спят под наркозом или чем-то другим, а потом все. Им не суждено прожить долго. Дети, за которыми недосмотрели родители. Дети с пороками постарше.
Я видела фотографии ребенка пяти лет. Не помню, что с ним было, но подруга рассказывала, как играла с ним, читала ему сказки, и он даже в туалет не хотел ее отпускать. Орал так, как будто самое дорогое забирали у сайт него. И это только малая часть. Рассказала мне она и еще много чего. Все не расскажу вам, так как элементарно уже не помню. Стальные нервы надо иметь, чтобы все это вынести. «Все бы ничего, но когда знаешь, что эти детки умрут, или операции уже не спасают, то становится дико», — говорила подруга, — «я каждую смерть переживаю, как свою». И такого уже насмотрелась, что думала о глюках, но ведь нет. Совместных глюков быть не может. Не я одна сталкивалась. Она вспоминала о мистических случаях в больнице. Конечно, они не часты, но когда это все происходит не на экране и не по книгам со страниц, а именно в реальном времени, то становится не по себе.
Рассказывала она, что как-то лежал у них маленький. Лялька еще совсем, и давление было у него ниже нормы. сайт Я не буду врать, сколько и чего, но говорила подруга, что лежал он у них и маялся. Давление в норму не приходит, и умереть-то он не может. Порок у него был какой-то, все ждали уже, что он умрет, так как неизлечимо было. Подруга потом вспомнила, что где-то слышала, что в таких случаях либо окно, либо форточку открывают, чтобы душа ушла. Залезла она тогда на окно, вся измаралась, но форточку открыла и потом вернулась в свою палату. Говорила, что когда открывала, то пятно белое промелькнуло или дымок какой-то светлый. Через час с небольшим узнала, что ребенок умер.
Еще как-то лежала у них пациентка 12 лет уже в палате подруги. Тоже не помню, с чем ее к ней привезли, но в тот день у девочки все было в норме. Подруга сделала все необходимое, проверила сайт и пошла по своим делам. После она возвращалась к себе и в коридоре увидела свою маленькую пациентку, которая выходила из палаты и направлялась в другой коридор за угол. Подруга на всех парах побежала за ней, по пути придумывая, как оправдаться перед заведующей, почему у нее разгуливают больные вне своей палаты, и как девочка вообще смогла встать. До угла подруга добежала, но никого там не обнаружила. Я не знаю, как долго она искала девочку, но к себе в палату она вернулась и к ужасу своему обнаружила эту же пациентку на своем месте, на своей койке.
У нее был такой ступор, что ноги не хотели шевелиться. «Я смотрела на неё и понимала, что она мертва уже», — шептала мне подруга, серьезно на меня взглянув, — «а знаешь, как я это поняла? Трупные пятна». «Это сайт в кино все такие чистенькие. В жизни не так. Она вся была в трупных пятнах. Как труп ушел самостоятельно в коридор, скажи, а? Я тогда бегом примчалась к главным и потом наблюдала весь ужас, как наш врач в последних попытках ее откачивал. Ток. Ты в фильмах видела, как они дергаются? Смешно. В жизни тоже не так, а у меня до сих пор эта картина в голове, как они труп откачивают. Наш-то врач вспотел, пот градом со лба льется, а он простынь из-под девочки берет и вытирает прямо им лоб. И все быстрее, быстрее! А толку — ее уж нет. Тромб у нее оторвался. И знаешь, что я запомнила еще? Вот мертвая она, а у нее губы все еще смыкаются и размыкаются. Смыкаются и размыкаются, как у рыбы. А когда все закончилось, у сайт меня внутри все так сжало, как железом. Больно-больно так. Вот сколько времени прошло, а я помню ее и в коридоре, и мертвую с пятнами». И не одна она такая, много еще таких. Как что на смене подобное случится, домой идешь и на грудь принимаешь. Говорю тебе, стальные нервы надо иметь, а у меня их нет. Вот как учебу закончу, так уволюсь. Жалко мне всех этих детей, переживаю за них, как за своих. Да еще и вижу всякого, необъяснимого. Жутко.
После ее рассказов мне тоже стало не по себе. Наверное, во взрослой реанимации еще не так. Гораздо страшнее, когда умирают дети. И еще мерзко на душе от того, что хочешь им помочь, и в большинстве случаев это не работает. Они все равно уходят. Страшно и от того, что многие работники видят там, если сайт говорить о мистике. Призрак ребенка наверняка не единичный случай. Своей подруге я поверила, так как таких случаев много, да и произвести на меня впечатление и испугать она меня вовсе не хотела. То, что помнила, рассказала, а верить или нет — решать уже вам.
Занятие художественным мастерством не только развивает у ребенка творческий потенциал, но и помогает весело провести время. Такие художественные наборы — отличный (полезный и желанный) подарок для ребенка к любому празднику.
Этот мой материал-исповедь вышел в 15 июня 2000 года и был посвящён Дню медицинского работника. В те годы мы много писали об уникальной семье железногорских врачей - Асе и Владимире Лаишевцевых. Она - врач СЭС, он - реаниматолог-анестезиолог. Владимир Александрович ушёл из жизни семь лет назад - в апреле 2009-го, ему был 61 год. Ася Хадыевна - полтора года назад. Недавно позвонила младшая дочь Лаишевцевых - Юля и сообщила, что, разбирая бумаги родителей, нашла вот эту публикацию. Она попросила в память об отце ещё раз её напечатать. Потому что написана исповедь была (теперь чего уж скрывать) со слов Владимира Александровича. И позвонила Юля, сама того не ведая, аккурат в Международный день анестезиолога - 16 октября. Мы решили выполнить просьбу. Тем более, что за 16 лет, которые прошли после выхода статьи, ничего в этом мире не изменилось.
Я реаниматолог. А если быть более точным, то peaниматолог-анестезиолог. Вы спросите, что предпочтительней? Я вам отвечу: хрен редьки не слаще. Одно дежурство ты реаниматолог, другое - анестезиолог, но суть одна - борьба со смертью. Её, проклятую, мы научились чувствовать всем своим нутром. А если говорить научным языком, то биополем. Не верьте, что она седая и с косой в руках. Она бывает молодая и красивая: хитрая, льстивая и подлая. Расслабит, обнадёжит и обманет. Я два десятка лет отдал реанимации, и я устал...
Я устал от постоянного напряжения, от этого пограничного состояния между жизнью и смертью, от стонов больных и плача их родственников. Я устал, в конце концов, от самого себя. От собственной совести, которая отравляет моё существование и не даёт спокойно жить после каждого летального исхода. Каждая смерть чеканит в мозгу вопрос: а всё ли ты сделал? Ты был в этот момент, когда душа металась между небом и землёй, и ты её не задержал среди живых. Ты ошибся, врач.
Я ненавижу тебя, проклятый внутренний голос. Это ты не даёшь расслабиться ни днём, ни ночью. Это ты держишь меня в постоянном напряжении и мучаешь постоянными сомнениями. Это ты заставляешь меня после суточного дежурства выгребать дома на пол все медицинские учебники и искать, искать, искать... ту спасительную ниточку, за которую ухватится слабая надежда. Нашёл, можно попробовать вот эту методику. Звоню в отделение - как там больной?
Каким оптимистом надо быть, чтобы не сойти с ума от всего этого. Оптимизм в реанимации - вам это нравится? Два абсолютно несовместимых понятия. От стрессов спасается кто как может, у каждого свой «сдвиг». Принимается любой вариант: бежать в тайгу в одиночестве, чеканить по металлу, рисовать картины маслом, горнолыжный спорт, рыбалка, охота, туризм... Мы спасаем людей, а увлечения спасают нас.
Спасать... Мы затёрли это слово почти до пустого звука. А ведь каждый раз за ним стоит чья-то трагедия, чья-то судьба. Спросите любого реаниматолога - сколько человек он спас? Ни за что не ответит. Невозможно сосчитать всех, кому ты помог в критический момент. Наркоз дал - и человек тебе обязан жизнью.
Почему-то больные анестезиолога врачом вообще не считают. Обидно, ей богу. Звонят и спрашивают: а кто оперировал? И никогда не спросят, кто давал наркоз, кто отвечал за жизнь больного во время операции? Мы посчитали: пять тысяч наркозов в год даёт анестезиолог. Пять тысяч стрессов - только от наркозов! Ведь каждый раз ты берёшь на себя ответственность за чужую жизнь: ты, анестезиолог, отключаешь у больного сознание, и тем самым лишаешь его возможности самому дышать, а значит, жить.
Больше всего мы боимся осложнений. У нас говорят так: не бывает маленьких наркозов, бывают большие осложнения после них. Иногда риск анестезии превышает риск самой операции. Может быть всё, что угодно - рвота, аллергический шок, остановка дыхания. Сколько было случаев, когда пациенты умирали под наркозом прямо на операционном столе. Перед каждой операцией идёшь и молишь Бога, чтоб не было сюрпризов.
Сюрпризов мы особенно боимся. Суеверные все стали... насчёт больных. Идёшь и причитаешь: только не медработник, не рыжий, не блатной, не родственник и не работник НПО ПМ. От этих почему-то всегда неприятности. Чуть какие подозрения на «сюрприз» возникают, трижды сплевываем и стучим по дереву.
Нас в отделении 11 врачей, и у всех одни и те же болячки: ишемическая болезнь сердца, нарушение сердечного ритма и... радикулит. Да, да, профессиональная болезнь - радикулит. Тысяча тяжелобольных проходит через наше отделение за год, и каждого надо поднять, переложить, перевезти... Сердце барахлит у каждого второго из нас - как только эмоциональное напряжение, так чувствуешь, как оно в груди переворачивается.
Говорят, американцы подсчитали, что средняя продолжительность жизни реаниматолога - 46 лет. И в той же Америке этой специальности врачи посвящают не более 10 лет, считая её самым вредным производством. Слишком много стресс-факторов. Из нашего отделения мы потеряли уже двоих. Им было 46 и 48. Здоровые мужики, про таких говорят «обухом не перешибёшь», а сердце не выдержало...
Где тут выдержишь, когда на твоих глазах смерть уносит чью-то жизнь. Полгода стоял перед глазами истекающий кровью молодой парень, раненый шашлычной шампурой в подключичную артерию. Всё повторял: «спасите меня, спасите меня». Он был в сознании и «ушёл» прямо у нас на глазах.
Никогда не забуду другой случай. Мужчина-инфарктник пошёл на поправку, уже готовили к переводу в профильное отделение. Лежит, разговаривает со мной, и вдруг зрачки затуманились, судороги и мгновенная смерть. Прямо на глазах. Меня поймёт тот, кто такое испытал хоть раз. Это чувство трудно передать: жалость, отчаяние, обида и злость. Обида на него, что подвёл врача, обманул его надежды. Так и хочется закричать: неблагодарный! И злость на самого себя. На своё бессилие перед смертью, за то, что ей удалось тебя провести. Тогда я, помню, плакал. Пытался весь вечер дома заглушить водкой этот невыносимый душевный стон. Не помогло. Я понимаю, мы - не Боги, мы - просто врачи.
Сколько нам, реаниматологам, приходилось наблюдать клиническую смерть и возвращать людей к жизни? Уже с того света. Вы думаете, мы верим в параллельные миры и потусторонний мир? Ничего подобного. Мы практики, и нам преподавали атеизм. Для нас не существует ни ада, ни рая. Мы расспрашиваем об ощущениях у всех, кто пережил клиническую смерть: никто ТАМ не видел ничего. В глазах, говорят, потемнело, в ушах зазвенело, а дальше не помню.
Зато мы верим в судьбу. Иначе как объяснить, что выживает тот, кто по всем канонам не должен был выкарабкаться, и умирает другой, кому медицина пророчила жизнь? Голову, одному парню из Додоново, топором перерубили, чуть пониже глаз - зашили - и ничего. Женщину доставили с автодорожной травмой - перевернулся автобус, переломано у неё всё, что только можно, тяжелейшая черепно-мозговая травма, было ощущение, что у неё одна половина лица отделилась от другой. Все были уверены, что она не выживет. А она взяла и обманула смерть. Встречаю её в городе, узнаю: тональным кремом заретуширован шрам на лице, еле заметен - красивая, здоровая женщина. Был случай, ребёнка лошадь ударила копытом - пробила череп насквозь. По всем раскладам не должен был жить. Выжил. Одного молодого человека трижды (!) привозили с ранением в сердце, и трижды он выкарабкивался. Вот и не верьте в судьбу. Другой выдавил прыщ на лице (было и такое!) - сепсис и летальный исход. Подобная нелепая смерть - женщина поранила ногу, дело было в огороде, не то просто натерла, не то поцарапала - заражение крови, и не спасли.
Хотя, где-то в глубине души, мы в Бога верим. И если всё-таки существуют ад и рай, мы честно признаёмся: мы будем гореть. За наши ошибки и за людские смерти. Есть такая черная шутка у медиков: чем опытнее врач, тем больше за его спиной кладбище. Но за одну смерть, которую не удалось предотвратить, мы реабилитируемся перед собственной совестью и перед Богом десятками спасённых жизней. За каждого боремся до последнего. Никогда не забуду, как спасали от смерти молодую женщину с кровотечением после кесарева. Ей перелили 25 литров крови и три ведра плазмы!
Мы перестали бояться смерти, слишком часто стоим с ней рядом: в реанимации умирает каждый десятый. Страшит только длительная, мучительная болезнь. Не дай Бог, быть кому-то в тягость. Таких больных мы видели сотни. Я знаю, что такое сломать позвоночник, когда работает только мозг, а всё остальное недвижимо. Такие больные живут от силы месяц-два. Был парень, который неудачно нырнул в бассейн, другой - прыгнул в реку, третий выпил в бане и решил охладиться... Падают с кедров и ломают шеи. Переломанный позвоночник - вообще сезонная трагедия - лето и осень - самая пора.
Я видел, как умирали два работяги - хлебнули уксус (опохмелились не из той бутылки), и я врагу не пожелаю такой мучительной смерти.
С отравлениями в год к нам в отделение поступает человек 50, из них 8-10 не выживают. Не то в этом, не то в прошлом году был 24-летний парень, с целью суицида выпил серную кислоту. Привезли - он был в сознании. Как он жалел, что сделал это! Через 10 часов его не стало. А 47-летняя женщина, что решила свести счёты с жизнью и выпила хлорофос. Запах стоял в отделении недели две! Для меня теперь он всегда ассоциируется со смертью. "
Кто-то правильно определил реаниматологию, как самую агрессивную специальность: манипуляции такие. Но плохо их сделать нельзя. Идёт борьба за жизнь: от непрямого массажа сердца ломаются рёбра, введение катетера в магистральный сосуд чревато повреждением лёгкого или трахеи, осложнённая интубация во время наркоза - и можно лишиться нескольких зубов. Мы боимся допустить малейшую неточность в действиях, боимся всего...
Боимся, когда привозят детей. Ожоги, травмы, отравления... Два года рёбенку было. Бутылёк бабушкиного «клофелина» и - не спасли. Другой ребёнок глотнул уксус. Мать в истерике - сама, говорит, бутылку еле могла открыть, а четырёхлетний малыш умудрился её распечатать... Самое страшное - глухой материнский вой у постели больного ребёнка. И полные надежды и отчаяния глаза: помогите! За каждую такую сцену мы получаем ещё по одному рубцу на сердце.
Мы, реаниматологи, относимся к группе повышенного риска для здоровья. Вы спросите, чего мы не боимся? Мы уже не боимся сифилиса - нас пролечили от него по несколько раз. Никогда не забуду, как привезли окровавленную молодую женщину после автомобильной аварии. Вокруг неё хлопотало человек 15 - все были в крови с головы до пят. Кто надел перчатки, кто не надел, у кого-то порвались, кто-то поранился, о мерах предосторожности не думал никто - какой там, на карту поставлена человеческая жизнь. Результаты анализов на следующий день показали четыре креста на сифилис. Пролечили весь персонал.
Уже не боимся туберкулёза, чесотки, вшей, гепатита. Как-то привезли из Балчуга пожилого мужичка - с алкогольной интоксикацией и в бессознательном состоянии. Вызвали лор-врача, и тот на наших глазах вытащил из уха больного с десяток опарышей. Чтобы в ушах жили черви - такого я ещё не видел!
В последние годы всё чаще больные поступают с психозами. От жизни, что ли, такой. Элементарная пневмония протекает с тяжелейшими психическими отклонениями. Пациенты соскакивают, систему, катетеры вытаскивают, из окна пытаются выброситься… Один такой, пьяный, пнул в живот беременную медсестру - скажите, что наша работа не связана с риском для жизни.
Про нас говорят - терапия на бегу. Мы всё время спешим на помощь тем, кому она крайне необходима. Нас трудно представить спокойно сидящими. Народ не даёт нам расслабиться вообще. Молодёжь падает с высоты - веселятся на балконе, открывают окно в подъезде и садятся на подоконник - шутя толкаются... За последние три месяца у нас в отделении таких побывало несколько человек. Семнадцатилетняя девочка упала с восьмого этажа, хорошо на подъездный козырёк. Осталась жива.
Сколько мы изымаем инородных тел - можно из них открывать музей. Что только не глотают: была женщина, проглотила вместе с куском торта пластмассовый подсвечник от маленькой праздничной свечки. Он острый, как иголка - пробурил желудок. Столько было осложнений! Очень долго боролись за её жизнь и спасли. Из дыхательных путей достаём кости, орехи, кедровые, в том числе. Как-то привезли женщину прямо из столовой - застрял в горле кусок непрожёванного мяса. Уже к тому времени наступила клиническая смерть, остановка дыхания. Сердце запустили, перевели на аппарат искусственного дыхания, но... спасти не смогли - слишком много времени прошло. И такие больные - один за другим. Покой наступает только после дежурства, и то для тела, а не для головы. Иду домой и у каждого встречного вглядываюсь в шею. И ловлю себя на мысли, что прикидываю: легко пойдёт интубация или с осложнениями? Приходишь домой, садишься в любимое кресло и тупо смотришь в телевизор. В тисках хронического напряжения ни расслабиться, ни заснуть. В ушах стоит гул от аппаратов искусственного дыхания, сейчас работают все пять - когда такое было? Приходишь на работу, как в цех, поговорить не с кем: целый день только механические вздохи-выдохи.
Даже после смены в голове беспрерывно прокручиваются события минувших суток: а всё ли я сделал правильно? Нет, без бутылки не уснёшь. А денег не хватает катастрофически. Иной раз получишь эти «слезы» (2700 на две-то ставки) и думаешь: на кой мне это всё надо? Жил бы спокойно. В какой-то Чехословакии реаниматолог получает до 45 тысяч долларов в месяц! У нас в стране всё через... катетер. Врачи, как, впрочем, и вся интеллигенция, в загоне. Одно утешает - что ты кому-то нужен. Ты спас от смерти человека и возродился вместе с ним.
Говорят, этот месяц, июнь, опасен для сердечников: значит, добавится работы и нам. Кстати, надо нитроглицерин купить, в нагрудный кармин положить, у меня, кажется, закончился...
Раз в полгода я стабильно попадаю в реанимацию. Это связано с моей болезнью, так что я привыкла. В этот раз положили меня сразу после Рождества. Мысленно я уже смирилась с тем, что придется четыре дня поскучать в реанимационной палате, но к вечеру второго дня скучно уже не было. Было страшно.
Немного разъясню. Реанимационное отделение — это отдельное здание рядом с другими отделениями больницы. Огромное помещение: шесть палат (по три с каждой стороны), пост медсестры у входа и гардеробная. Коридор очень длинный и холодный, так как часто открываются двери, да еще и со светом там всегда были проблемы. В общем, веселого мало.
Так как я попала в реанимацию во время новогодних праздников, во всем отделении я была одна. Утром меня посещал целый консилиум врачей, проверяли мое состояние и анализы, а ко второй половине дня в отделении уже никого не было — только я и санитарка. Благо, эта девушка (имя просила не разглашать, так что назовем ее Ирой) старше меня всего на два года, так что хоть было с кем поговорить. После обеда она всегда сидела у меня, развлекала и заодно следила за моим состоянием.
В тот вечер Ира не пришла, так как в отделение поступил кто-то еще. Врачи, как всегда, суетились, медсестры с лекарствами носились по всему помещению, а я лежала в палате под капельницей, пытаясь хоть что-нибудь расслышать сквозь небольшую щелочку в двери. Позже, когда суматоха улеглась, врачи стали расходиться по домам, а Ира, как всегда, зашла ко мне, тогда я и узнала, кого положили в соседнюю палату.
Что мне показалось странным, Ира зашла ко мне тихо, а потом еще и дверь прикрыла, будто опасалась, что нас кто-нибудь услышит. Вот что я узнала.
В городе, в одном из спальных районов случился пожар. Семья из четырех человек сгорела заживо, удалось спасти только одну девушку, которая и лежала в соседней палате. 80% (!) тела в ожогах. Как выжила — никто не знает, говорят о чуде.
— Страшно там находиться, рядом с ней — сказала мне Ира тогда шепотом. Говорит, что всякое видела, но такое — впервые. Просто обугленный человек, глаза выгорели, губ нет, щеки то ли впавшие, то ли тоже выгорели. А про тело так вообще страшно вспоминать. Дышит очень тяжело, а когда начинает стонать от боли — так вообще мурашками покрываешься.
Мне тогда тоже стремно стало, но я стала успокаивать Иру, мол, не бояться надо ее, а жалеть. Дальше мы перевели тему, немного развеселились и стали о всякой ерунде болтать. Около часу ночи услышали шум в соседней палате. Ира прислушалась, глубоко вздохнула и пошла к той обгоревшей девушке. Приходит через минут пять, белая, как мел, руки трясутся. Рассказывает — ту девушку, как и положено, обмотали бинтами. Оставили только дырочки для рта и носа, чтобы дышать могла. Ноги и руки аккуратно привязали к кровати, чтобы не шевелила ими. Так вот, заходит Ира в палату, а та девушка сидит в кровати и тяжело дышит. Как она смогла руки и ноги развязать — загадка. Ира сначала вообще боялась подходить к ней, а потом быстро конечности привязала обратно и ко мне побежала. Где-то через полчаса после этого, когда мне удалось успокоить Иру, в тишине отделения послышались стоны. Вот тут и у меня волосы дыбом стали. Это даже не стоны, а завывания, такие тяжелые, протяжные, сопровождающиеся хрипами и покашливанием. Как будто человек пытается дышать полной грудью, в то время как у него вырезают легкое. В общем, жутко. В ту ночь я уснула только около четырех, а Ира так и не смогла, просидев на посту и слушая эти стоны.
Проснулась я оттого, что в отделении снова кипиш. Подумала, что кто-то поступает и снова заснула. Окончательно выспалась я к пяти часам вечера. Первое, что я заметила, открыв глаза, так это то, что дверь в мою палату была настежь открыта, а на посту Иры не было. В отделении вообще никого не было, судя по могильной тишине. И тогда я услышала снова эти жуткие стоны из соседней палаты, эти хрипы, едва различимый голос. Но теперь я была одна и было еще страшнее. Да еще, как в ужастиках, в коридоре начал мигать свет. Правда, это быстро прекратилось. А стоны как будто усиливались, словно девушка, издающая их, пытается подняться. Где-то через минуту эти стоны были уже около моей палаты и вот тут мне совсем поплохело. Она ведь не может двигаться, ей даже с трудом удается дышать. Как я могу слышать ее дыхание рядом с моей палатой? В страхе я закрыла глаза и попыталась натянуть одеяло на голову, пока не услышала знакомый голос. Пришла Ира и, по привычке кинув куртку прямо на стул на посту, зашла ко мне. Спрашивает, чего я белая вся, а я смогла ответить только через минуту. Рассказала ей все, как есть и пусть считает меня сумасшедшей. Но не тут-то было. Она смотрит на меня во все глаза, не моргает даже, как будто привидение увидела. Встала, закрыла дверь в палату, села и рассказала вот что.
Этим утром, около восьми, снова начали слышаться стоны. Ира пошла в палату и чуть не обомлела: та девушка снова каким-то образом развязала руки и ноги и сидела на кровати, свесив одну ногу вниз. Хорошо, что к тому времени уже и врачи пришли. Пытались ее обратно уложить, а она ни в какую. Пока привязывали, успела рукой себе бинт с лица содрать, вместе с кожей. А через двадцать минут, постонав, умерла. Вывезли ее из отделения все врачи и Ира вместе с ними (это объясняет отсутствие кого-либо, когда я проснулась), все двери открыли на проветривание (моя открытая дверь в палату), а вот стоны, которые я вообще не должна была слышать, так как в живых девушки уже не было — я объяснить не могу. Хотя уверена, что не спала, что мне не послышалось, не привиделось, все было до жути реально. Сейчас, когда кому-нибудь рассказываю эту историю, мысленно нахожусь там, в том отделении, а за стеной лежит (или сидит) еле живая девушка.
Когда мои четыре дня в реанимации подошли к концу, меня на каталке вывозили к отделению, в котором я и должна была лежать еще около недели. Провозили меня по всему отделению к выходу и мимо той палаты. Она не то, что была закрыта, она была опечатана. Может, на ремонт закрыли. Но что-нибудь узнать мне тогда не удалось — я успешно прибыла в свое отделение, а Ира ушла на больничный в тот же день.
Post Views: 694
Чаще всего отмечают сложную и ювелирную работу хирургов, и на самом деле нельзя отрицать мощный вклад на благо здоровья. Однако я вас немножко погружу в работу других врачей - реаниматологов. Это чуть ли не самые важные люди в больнице. Ведь именно они стоят на страже между жизнью и смертью, а также продолжают работу хирургов, делают ее ненапрасной и возвращают людей к обычной жизни.
Я встречалась с заместителем главного врача Филатовской больницы по анестезиолого-реанимационной работе. И он немного рассказал мне о своей работе, своих подопечных. У этой детской больницы, пожалуй, самая мощная реанимационная служба, и о подвигах этих врачей знают многие в нашей стране.
Знакомьтесь, Иван Игоревич Афуков - главный реаниматолог Филатовской детской больницы. Под его контролем находятся 72 реанимационные койки в разных отделениях больницы. Это много. Если сравнить, то в среднем в больницах их по тридцать.
Команда анестезиологов-реаниматологов Филатовской больницы очень большая. Обычно анестезия и реанимация ложатся на руки одного врача, но тут одни занимаются только анестезией, а другие - только реанимацией из-за нереальных объемов работы.
Основная задача реаниматолога - выходить, сохранить жизнь и здоровье. Сейчас, благодаря оснащению больницы, даже самые тяжелые пациенты получают возможность жить и развиваться как здоровые. Это особенно важно, когда речь идет о маленьких или даже самых маленьких пациентах.
Я поинтересовалась разницей в цифрах десятилетней давности и сегодняшних. Десять лет назад в отделение Ивана Игоревича поступали до 500 детей в год. Сейчас поступает около 1200. В основном это новорожденные, дети с низкой и экстремально низкой массой тела, которым требуется хирургическая помощь. Тот случай, когда увеличение количества больных - хороший показатель. Знаете, почему он вырос? Потому, что детки, рожденные с пороками или недоношенными попросту стали доезжать до больницы, где их уже могут прооперировать и выходить.
Технологии реанимации решают не меньше людей. Вот, например, небольшой склад оборудования. Тут и обычные аппараты искусственной вентиляции легких (ИВЛ) и аппарат экстракорпоральной мембранной оксигениции (ЭКМО). Проще говоря, этот аппарат насыщает кровь кислородом, как пуповина матери в утробе. Без участия легких.
Когда легкие не справляются, например, при пневмонии, ИВЛ может только сделать хуже. Как именно? При воспалении легких кислород в кровь поступает плохо. Чтобы восполнить его недостаток, нужно подавать его в легкие с большим давлением. А это чревато баротравмой. Кто-нибудь на ОБЖ или даже просто ради любопытства пробовал делать искусственное дыхание рот в рот? Если «доктор» старался как положено, то наверняка будучи «пациентом» помните, что мало приятного в том, как кто-то с силой наполняет ваши легкие воздухом.
Поэтому пациентов подключают к ЭКМО, оставляя легкие в «легком» режиме, поддерживающим их в раскрытом состоянии. Этот же аппарат используют при операциях на дыхательных путях и при трансплантации легких.
Родители навещают детей в реанимации, однако находиться там постоянно нет необходимости. Другое дело палата интенсивной терапии, где дети уже стабильны, в сознании. Тут уже они находятся с близкими под постоянным присмотром. Пост сестры находится непосредственно в палате.
В больнице есть еще одно малышковое отделение - патология новорожденных. Здесь восстанавливаются детишки, рожденные с низкой и экстремально низкой массой тела. Главная задача отделения - наладить содружественную работу всех органов и выпустить маленького человека в обычную жизнь.
Тут детишки крепнут рядом с мамами.
Как правило, недоношенные детки не имеют сосательного рефлекса. Его обязательно стимулируют, а тем временем у мам налаживают грудное вскармливание. Потому как лучше грудного молока для недоношенного ребенка может быть только молоко грудное (: Об этой теме у меня был .
Наверное, многие слышали новость прошлого месяца о разделении сиамских близнецов. Так вот, эту операцию провели именно в этой больнице. И сейчас маленькие близняшки Алина и Алиса находятся под крылом Ивана Игоревича. Сейчас они одни из самых сложных пациенток реанимации.
Появление сиамских близнецов - это большая редкость. И это такая патология, которая диагностируется на ранних сроках беременности. Мама девочек знала о том, что они родятся вместе, в одну секунду. И приняла решение выносить их. Девочки родились в московском перинатальном центре. Очень симпатичные малышки! Их сразу перевели в Филатовскую больницу.
В истории больницы это был третий случай разделения сиамских близнецов. Первыми были знаменитые Зита и Гита из Таджикистана. Об их судьбе практически все известно. Был еще случай восемь лет назад. И вот сейчас.
Операцию по разделению сделали около трех недель назад. До этого одной из близняшек пришлось пережить еще и операцию на сердце.
Девочки были соединены в районе живота. На двоих делили печень, а во время разделения выяснилось, что кишечник и желчные пути тоже имеют общие фрагменты.
Одной из проблем остается нехватка кожи. Хирурги во время первого этапа - операции на сердце - вживили девочкам баллоны с жидкостью, постепенно они растягивали ткани. Но кожи все равно не хватило для того, чтобы закрыть рану. И сейчас у них стоят контейнеры, заменяющие брюшную стенку. Поскольку фотографировать малышков близко было бы не этично, все-таки у меня не медицинский журнал для своих, просто представьте, что девочки напоминают телепузиков.
Сколько они еще пробудут в реанимации прогнозировать сложно. Я верю, что у врачей отделения реанимации все получится, ведь есть в их работе что-то от явления чуда. А маме девочек желаю душевных сил.